Трижды приговоренный к "вышке"

Меломедов посмеивался. Он не верил Дмитриевскому. Он думал о нем: «Я спасу тебя, дурак, от вышки! Не притворяйся! Такой любви, как ты рисуешь, не бывает!»

…А у него самого с Наташей Светличной…

Любовь, оказывается, существовала!

Обязанности следователя по особо важным поручениям привели его всего, кажется, на минутку к будущим педагогам. Там шло неприятное дело. О нем еще никто не догадывался, кроме тех, кто это дело проворачивал. Декан, молодой еще человек, успевший погрязть во взятках, был любезен. Он не знал, что Игорь пришел к нему за его душой и телом.

А в тот год, и в тот час в этом же институте училась студентка по имени Наташа, а по фамилии — Светличная. И в тот год, и в тот час в институте намечался бал, потому как декан умел пустить общественности пыль в глаза: вот, мол, как живут студенты, даже балы для них устраиваем!

Бал — это вечер с танцами под музыку. Да еще после студенческого концерта. Да еще бал костюмированный!

Игорь Меломедов, конечно же, то ли по долгу службы, то ли по молодости пошел на этот бал. Ну что сидеть одному в гостинице? Потом даже не в этом дело… Хотелось спросить этого декана: и вы еще будете после всего вальсировать? Вот вам, как говорили в старину, пистолет — и бал окончен! Убейте себя, не живите в позоре!

Игорь Меломедов был тогда чист, юные грезы в нем бурлили. Он не терпел взяточников, хапуг, обирал. Но он уже тогда принуждал к ложным показаниям своих подследственных.

Ни Наташа, ни он не знали тогда, что судьба подталкивает их друг к другу пусть и на почве не такой и приятной его работы. Когда заиграли «Дамский вальс», Наташа подошла к Игорю Меломедову. Он был прекрасным партнером. Потом она догадывалась, кто посадил их декана за взятки. Но шел уже последний срок ее учебы. Она после защиты диплома получила, по собственному желанию, направление в тьмутаракань. В еще строящуюся там школу. Она не уехала оттуда, ибо оказалось место в библиотеке…

Игорь же Меломедов однажды пришел в институт не потому, что тут он провернул громкое дело, а потому что здесь он танцевал с Наташей. Все он узнал. Назначение ее Меломедова не смутило. Он враз принял решение. Последовало его заявление — перевести в тот глухой край. Кто только его не отговаривал: он-де похоронит себя, карьеру… Он же! Он же — тут, для столицы — находка! Никто не мог его переубедить.

Он помнит: когда приехал в ее захолустье, когда пришел к ней с небольшим чемоданчиком, пришел, чтобы сказать, что пришел навсегда, она ему ответила, напоив чаем:

— Я не ханжа, Игорь. Но оставить тебя у себя не могу.

— Послушай, мы поженимся!

— Ты думаешь?

— Я же приехал к тебе!

— Игорь, надо еще, чтобы любила женщина. Я не скажу, что во мне ничего нет. Увидев тебя и в первый раз и теперь, я крикнула в душе от радости. Я думаю: многое тут повлияло — эта гнетущая… Ой, я не то, Игорь, говорю… Именно эта для меня гнетущая обстановка, тишина убийственная, свет до одиннадцати вечера… Порой они напиваются, и света вообще нет… А тут вдруг, как снег на голову, столичный товарищ, романтик… Ты в самом деле насовсем?

— Да. Я буду работать в районе, в прокуратуре.

— Следователем? — почему-то насторожилась.

— Да.

— То, что ты мне тогда рассказывал, — она покачала головой, — ты… не можешь продолжать этим заниматься.

— Вот так сразу? В первый вечер?

— Вот так, Игорь.

— А что я, собственно, тебе такого рассказывал?

— Не припомнишь?

— Нет.

— Ты рассказывал о жене твоего подследственного. Ты говорил, что не веришь ей…

— Ах, вот ты о чем! — Он растерянно стоял почти на пороге, было смешно — так он сюда спешил, не давал телеграмм, не беспокоил ее. Эти пятнадцать дней, которые были в Москве их пятнадцатью днями, он не только запомнил — они перевернули его жизнь, по воле этих пятнадцати дней он здесь, на краю земли, в этой Малой Тунгуске, где действительно убийственная тишина, где электрический свет дают лишь до одиннадцати вечера, где Наташа Светличная, маленький комочек жизни, привыкшая к московской ухоженности, к любви матери, отца, одиноко коротает темные вечера…

Ему стало не по себе. Зачем он сюда приехал? Кому это нужно? И что он говорил о жене Дмитриевского такого, что Наташа запомнила? Она ведь не раз и не два по этому его разговору о жене Дмитриевского судила о нем самом, и приговор стал не в его пользу. Он смутно помнил этот разговор. Мало ли их было в те пятнадцать вечеров… Да и ерничал он часто. Этак смешливо говорил о своих важных делах. И, может, так смешливо говорил о жене Дмитриевского, его любви к ней и ее любви к нему… Он, наверное, что-то не так и сказал. Женщины очень тщательно просматривают каждый тезис, высказанный о их сестре…

Терпеливо стоял он на пороге. Наташа смилостивилась.

— Ладно, — сказала она снова, — пей чай. И оставайся. Я уйду к Зайцевым. Здесь неподалеку…

— Не понимаю… Ничего не понимаю… И не помню…

— Зря. Еще нужна любовь женщины. Нужна. — Она сказала это с порога.