Димитров поздоровался с худеньким мальчиком девяти или десяти лет, сыном Тольятти Альдо, и тот сейчас же отбежал к дивану, с которого поднялся, и, забравшись на него с ногами, уткнулся в книгу. Мать Альдо была поглощена партийной работой, часто уезжала по делам Итальянской компартии, да и отец оставлял его надолго, вынужденный жить нелегально во Франции. Но когда Тольятти возвращался, он становился нежным и заботливым отцом — Димитров хорошо это знал, — терпеливым воспитателем и другом своему Альдо. Вот и теперь они вместе… Сын! Георгий был лишен счастья отцовства и потому особенно обостренно ощущал, как много света и радости приносит в душу Тольятти близость с сыном. Сын!.. Роза ждет ребенка, и скоро наконец придет то, чего не хватало в течение многих лет жизни с Любой. Она, бедная, погибла, так и не испытав родительских чувств. Скоро, может быть, и у него будет сын, может быть, дочь!..
Тольятти принялся за приготовление кофе. Он любил кофе и знал несколько рецептов — кофе по-итальянски, кофе по-турецки, кофе по-болгарски. С улыбкой наблюдая за ним, Димитров вспомнил высохшие материнские руки, державшие джезве с кофе над пылающими углями конфорки в их дворике…
Тольятти разливал по чашечкам кофе — да, он умел его готовить, пена покрывала поверхность напитка, сохраняя его аромат, — и приговаривал:
— Садись, Георгий, и рассказывай… Ты сумел выстоять перед судом фашистской инквизиции! — Он неожиданно перестал разливать кофе и, взглянув на Димитрова, воскликнул: — Я гордился тобой, читая газетные отчеты!
Они впервые встретились после Лейпцигского процесса, и Димитров понимал чувства, владевшие его другом.
Тольятти разлил кофе, и они опустились в кресла, держа блюдечки с чашечками в руках. Негромким, резковатым голосом, как обычно, отчетливо произнося слова, Тольятти заговорил о политических последствиях Лейпцигского процесса, о том сдвиге в сознании многих людей, который породили смелые выступления Димитрова на суде, его атаки фашизма и открытая, глубоко продуманная защита идей коммунизма.
Потом Димитров принялся расспрашивать Тольятти о его делах, о политическом положении в Итальянской компартии, о рабочем классе Франции. Оба они, перебивая друг друга, торопились вставить свое слово — оценить события по-своему, дополнить или развить мысль другого.
Неожиданно послышался жалобный возглас Альдо:
— Папа, вы так шумите, что я даже не могу читать…
Он сидел на диване, зажав уши ладошками, и смотрел на них сердитыми, темными глазами.
Тольятти, замолкнув, повернулся к нему и спокойно произнес:
— Вот как!
— А книга такая интересная… — продолжал Альдо, опуская руки.
— Ничего не поделаешь, сын мой, придется тебе привыкать, — все так же спокойно, как-то совсем нестрого, по-дружески, на равных, словно мальчик был его товарищем, произнес Тольятти. — На заседаниях, когда кто-нибудь начинает говорить скучно и длинно, я тоже читаю книгу, а ведь ораторы говорят громко…
Мальчик вновь уткнулся в книжку, и Димитров, невольно понизив голос, заметил:
— Завидую, Пальмиро… — Он кивнул в сторону Альдо. — Хорошо, если и у меня когда-нибудь будет то же самое…
— А как же может быть иначе? — живо и тоже негромко сказал Тольятти, взглянув на Димитрова. — Дети нуждаются в том, чтобы по-братски протягивать им руку помощи — вот и все.
Не забывая оберегать Альдо от шумного разговора, они спокойно и обстоятельно заговорили о будущем конгрессе. Димитров сразу почувствовал, что Тольятти вполне подготовлен для той работы, которая им предстояла. Тольятти прекрасно понимал, что международное коммунистическое движение подошло к поворотному пункту, что нужен новый взгляд на объединение всех здоровых сил против фашистской опасности. До него во Францию уже доходили отголоски дискуссий, возникших в связи с подготовкой конгресса. Да и события последнего года, о которых они сейчас говорили, заставляли самого его искать новых путей и прийти к выводам о необходимости пересмотра многих, казавшихся прежде незыблемыми установок.
Он рассказал, что перед отъездом в Москву решил выяснить, возможно ли вообще соглашение с левыми социалистами II Интернационала, и встретился с лидерами левых социалистов, бежавшими из Испании.
XXXIII
Димитров с интересом слушал собеседника. Тольятти спокойно и подробно рассказывал о своей встрече, ровно настолько касаясь ее внешних обстоятельств, насколько это было необходимо для характеристики политических настроений левых социалистов.
— Собственный опыт, — говорил Тольятти, не отрывая взгляда от Димитрова, — заставляет их искать союзников. Это несомненный сдвиг, и мы не можем не учитывать его. — Тольятти замолк, все так же внимательно из-за стекол очков глядя на Димитрова. — Соглашение о единстве действий с ними возможно, — негромко и в то же время решительно произнес он.