Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Слова Тольятти подтверждали то, о чем неотступно думал Димитров. Он внутренне сдержал себя, не желая слишком бурно проявлять свои чувства. Тольятти был сравнительно молодым человеком — ему шел сорок второй год, он был на одиннадцать лет моложе Димитрова, и тем не менее они хорошо понимали друг друга. Для каждого из них десять лет,

прошедших с их встречи на V конгрессе Коминтерна в 1924 году, когда Тольятти впервые приехал в Москву, достались недешево. Все они — соратники Ленина — с особенной глубиной осмысливали идеи Ленина о союзниках пролетариата, высказанные им на предыдущих четырех конгрессах Коминтерна.

Теперь, когда они прожили без Ленина долгих и тревожных десять лет, вся тяжесть и теоретического и практического решения вопроса о союзниках в боях против окрепшего фашизма целиком легла на плечи тех, кто когда-то под влиянием идей Ленина заставлял себя переоценивать многое в своих взглядах и в практической деятельности своих партий, и потом все эти десять лет искали своего, правильного пути, жили под чужими именами, сидели в тюрьмах и, вырвавшись на волю, вновь отдавались партийной работе. Эти жестокие десять лет породнили их и придали родству по борьбе прочность, большую, чем у родства по крови.

Они проговорили долго. Провожая Димитрова, Тольятти заверил, что все его время будет отдано подготовке конгресса и что он уже просил в библиотеке подобрать ему ленинские произведения о единстве рабочего движения и хочет заново перечитать их, вдуматься в ленинскую мысль, оценить в ее свете современную обстановку и недавние события.

Димитров кивком молча согласился с ним. Он сам перечитывал сейчас некоторые сочинения Ленина.

Дискуссии в подготовительных комиссиях продолжались. Стало ясно, что созыв конгресса придется перенести на середину следующего года. Вынужденная задержка не огорчала Димитрова: многие его поддержали. На его стороне были Тольятти, Мануильский, Куусинен, представители французской, чехословацкой, польской и других коммунистических партий. Димитров понял, что путь новым идеям открыт.

Всю свою сознательную жизнь вместе с партией он шел к этим идеям. Ошибки, горькие разочарования и терзания, победы и прозрения шаг за шагом вели к практическому воплощению идеи о массовых союзниках, высказанной Лениным еще в «Детской болезни «левизны»»… Много лет назад на медном руднике «Плакалница» Георгию удалось убедить рабочих, находившихся под влиянием оппортунистов, создать революционный профсоюз и добиться единства действий. В тюрьме в восемнадцатом году под влиянием Октябрьской революции он стал приходить к мысли о неизбежности союза пролетариата с крестьянством. Тогда партия не смогла осознать необходимости борьбы за крестьянство и понесла тяжелые утраты. Опыт классовых боев в Болгарии, встречи с Лениным, изучение его идей о единстве действий пролетариата помогли Георгию стать борцом за единый фронт. В роковом 1923 году — в августе и сентябре, уже после фашистского переворота, — Георгий призывал в своих статьях к созданию единого фронта. Еще тогда он сформулировал многие мысли о широком единении всех антифашистских сил.

Готовясь к докладу на VII конгрессе Комитерна, Димитров вновь и вновь вчитывался в работы Ленина о союзниках пролетариата, об единстве действий рабочего класса, о формах подхода к пролетарской революции.

В конспекте своего доклада он записал:

«Ленин призывал нас 15 лет назад сосредоточить все внимание на «отыскании формы перехода или подхода к пролетарской революции». Быть может, правительство единого фронта в ряде стран окажется одной из важнейших переходных форм…»

В начале следующего лета, незадолго до открытия конгресса, Георгий, весь захваченный ожиданием неизбежных перемен, отправился к Горькому, у которого гостил в то время недавно приехавший в Москву Ромен Роллан.

С волнением всматривался Димитров в похудевшее восковое от болезни остроносое лицо Роллана и хорошо знакомую ему сутулую фигуру Горького. Роллан устало склонил голову. Горький ответил долгим взглядом, в котором были смешаны и радость и слезы.

Едва поздоровавшись, Георгий спросил:

— Что делать: массы не должны оставаться равнодушными к жестокостям фашизма?

Складка над горбиной носа Роллана стала глубже, строже стало лицо. Он молча, жестом руки предложил садиться. И сам, опустившись в кресло, подпер тонкими, длинными пальцами высокий лоб.

Горький глуховато, по-нижегородски напирая на «о», сказал:

— Нетерпимое положение! Надо остановить варварство. Думаю, Георгий Михайлович, думаю… Никому нельзя оставаться в стороне.

— Вот именно, — с живостью подхватил Георгий, — никому нельзя оставаться в стороне! Мы все дышим идеей единства.

— Мне трудно сейчас судить об этом, — промолвил Роллан. — Ах, если бы мне было только сорок, а не семьдесят или почти семьдесят! — добавил он с горькой усмешкой. — К тому же я болен. Но я выполню все, что от меня ждут…

Георгий спросил:

— Как вы думаете, что нужно сделать, чтобы привлечь на нашу сторону колеблющуюся мелкую буржуазию?

Роллан развел руками. А Горький, щурясь, с улыбкой поглядывая на Георгия, сказал: