Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Шагая под тенистыми деревьями, Димитров вспоминал, с каким негодованием было встречено предательство руководителей Социалистического Интернационала, и не только среди рабочих-коммунистов, но и среди масс рабочих-социалистов. В этой реакции рядовых членов партий II Интернационала было подтверждение правильности решений VII конгресса. Почти в то же время, в разгар лета, мир облетели лицемерные слова пароля, переданного по радио франкистами, — «Над Испанией безоблачное небо» — сигнал начать мятеж против республиканской Испании. Мир бился в тяжком недуге, имя которому было фашизм…

Дорожка парка вывела в лес, к набитой тропе, взбиравшейся в гору. Осень на Черноморском побережье стояла, как всегда, теплая, затяжная, раскрашенная почти теми же красками, что и лето. Склоны гор курчавились фруктовыми садами, а выше — древесными зарослями, среди которых пробиралась тропа. Георгий подумал о том, что здесь — как в Болгарии. И как в Болгарии, деревья в садах сгибались под тяжестью плодов.

Георгий медленно шел, поглядывая на выпиравшие из земли известковые камни на тропе и глинистые залысины, оставшиеся от множества следов человеческих ног. Он поднимался все выше и выше, я на самом верху горы, выйдя из леса на поляну, увидел море. Оно стояло перед ним затуманенной стеной, упираясь в небо. На одном краю моря клубились тучи, похожие вверху на снеговые горы, и море под ним было темным и таинственным. С другой стороны синева тонула в сиянии солнца. Море!.. «Огромное, как жизнь», — подумал Георгий, но тотчас отверг это банальное сравнение. Море — это море. А жизнь — это жизнь. Море разделило две половины его жизни: то, что было там, в далекой Болгарии, лежавшей за морем, и то, что было здесь, у этого края моря, — напряженная работа, новые друзья, и Роза, и малыш Митенька — сынишка… И тревожный и полный скрытого напряжения мир осени 1936 года…

Постояв над морем, Георгий начал спускаться той же тропой вниз. Море вернуло и тоску по родине, и волнение, и привычные раздумья о том, что ждало их всех. Он почему-то подумал о Любе. Он не сможет забыть ее никогда…

Спустившись на асфальт шоссе, Георгий сказал сам себе интонацией Любы: «Работать! Работать!»

Он едва дотянул последние дни в санатории и, вернувшись в Москву, снова вошел в рабочую колею.

То, что происходило в Испании, отдавалось тревогой в сердце Димитрова. Во многих странах люди разных сословий и разных классов, люди разных возрастов, даже дети жили победами и поражениями республиканцев, как живут тем, что близко и глубоко лично. Мятеж франкистов против республиканского правительства Испании превратился в интервенцию немецких и итальянских фашистов. В Лондоне заседал «комитет по невмешательству», лишь облегчая действия интервентов: капиталистические страны отказывались продавать законному правительству Испанской республики оружие, а Германия и Италия беспрепятственно перебрасывали в лагерь мятежников новейшее вооружение и войска.

Политика единства, провозглашенная VII конгрессом, получила блестящее подтверждение в победе Народного фронта во Франции и Испании. Эта политика нашла в Испании проверку огнем и мечом: все здоровые силы нации объединились в борьбе против наступающего испанского и международного фашизма. Антифашисты из многих стран приехали в Испанию сражаться плечом к плечу с республиканцами.

Да, политика единства приносила свои реальные плоды!

Но долго ли продержится республиканская Испания в обстановке капитуляции западных правительств перед Гитлером и Муссолини, в обстановке «невмешательства» некоторых лидеров социал-демократии?

Оставалось одно: еще раз попытаться договориться о единстве действий с руководством II Интернационала.

Кому можно было доверить подготовку встречи? Тольятти уже обладал опытом переговоров с руководителями испанских социалистов. Можно было рассчитывать на трезвость его суждений.

Димитров переговорил с ним, и Тольятти согласился принять новое поручение Исполкома Коминтерна.

XXXVI

Перед отъездом Тольятти они еще раз встретились и обсудили, как лучше искать контакта с вождями II Интернационала.

Во время разговора Димитров не раз ловил себя на том, что невольно присматривается к Тольятти, ищет в его лице следов озабоченности предстоящей поездкой. С тех пор, как Тольятти появился для подготовки VII конгресса и был избран в Секретариат Исполкома, ему пришлось оставаться в Москве дольше, чем бывало прежде. Димитров поручил ему наблюдение за деятельностью коммунистических партий Центральной Европы. Конечно, это было ответственное поручение, Тольятти должен был заниматься делами не только одной Итальянской компартии, но и компартий ряда других стран. И все-таки жизнь его в Москве была совсем иной, чем на нелегальном положении во Франции или Швейцарии в заграничном центре Итальянской компартии. Да и с Альдо приходилось опять расставаться. Испытывает ли Тольятти теперь, перед новым боем, волнение или возбуждение?