Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

— Мы переживаем сейчас очень большие трудности и в связи с этим обсуждаем сейчас вопрос о введении продовольственного налога вместо продразверстки, использование рынка, товарооборота и денежного хозяйства. Мы не можем помочь вам «революционной войной», о которой безответственно толкуют те самые наши товарищи с «горячими головами». Есть другой, вообще более верный путь на многие десятилетия вперед для выполнения нашего интернационального долга перед революционным пролетариатом и крестьянством Болгарии, так же, впрочем, как и любой другой страны. Мы должны показать практически, на примере значение коммунизма. Наша хозяйственная политика приобретает сейчас интернациональное значение. Еще и поэтому мы обязаны выстоять. И мы выстоим…

Георгий мельком глянул на свои часы и ужаснулся: он просидел у Ленина почти полтора часа. Он встал, шумно двинув креслом.

— Я отнял у вас слишком много времени, Владимир Ильич…

Ленин также поднялся.

— Мы с вами хорошо поговорили, Георгий Михайлович. Я рад нашей встрече и должен вас поблагодарить, для меня она была чрезвычайно полезной. — Ленин подошел к Георгию и, заглядывая в его глаза, возвращаясь к тому, о чем они только что говорили, продолжал: — Реальным политикам надо исходить прежде всего из анализа неоспоримых фактов, реальной обстановки. — Ленин быстро прошел к двери и открыл ее, пропуская Георгия и выходя в приемную вслед за ним.

Георгий взглянул в оживленное доброе лицо Ленина и, протягивая руку, поклонился.

— Будьте здоровы, — сказал Ленин, обеими руками сжимая руку Георгия. — Искренне рад знакомству с вами, товарищ Димитров. Желаю вашей партии и вам лично самых лучших успехов. Мы не сомневаемся, что ваша партия и болгарский народ — верные друзья нашей Советской социалистической республики. Мы переживаем сейчас очень большие трудности… но, повторяю, мы глубоко убеждены, что наша партия и Советская власть успешно справятся со всеми этими трудностями. До свидания!

Ленин быстро кивнул и твердой походкой направился в свой кабинет. Георгий смотрел вслед Ленину и по его походке, по чуть-чуть склоненной к плечу голове угадывал полный сосредоточенности взгляд и понимал, что мысль Ленина занята уже не им, Георгием, а каким-то новым, может быть, и связанным с их разговором, а может быть, и совсем далеким от него, важным и неотложным делом.

Не замечая ничего и никого, позабыв попрощаться со строгой секретаршей, Георгий вышел в коридор.

Женщина теплым взглядом проводила его. Он уходил в таком же состоянии, как и многие другие, впервые говорившие с Лениным. Она никогда не обижалась на невнимательность таких посетителей, она знала, что люди долго будут мысленно, в душе разговаривать с Лениным и ощущать его присутствие рядом с собой.

Через несколько дней, выполняя просьбу Ленина, Георгий передал для него болгаро-французский словарь, написав на первой страничке убористым почерком: «Нашему любимому учителю и незаменимому вождю всемирной пролетарской революции — тов. Ленину. От Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии. За ЦК: Георгий Димитров. Москва, 5 марта 1921 г.»

Встреча с Лениным наполнила жизнь Георгия в Советской России особым, всюду проникающим светом. С кем бы он потом ни говорил, куда бы ни приезжал в Москве, что бы ни видел — холод и голод, разруху или энтузиазм рабочих, трудившихся в не-топленных заводских помещениях, — он распознавал не только внешнюю оболочку, но и, как ему казалось, тот скрытый, внутренний смысл, которого он, наверное, и не сумел бы понять, если бы не знал полного напряженной мысли взгляда Ленина и не слышал его слов: «Мы обязаны выстоять!»

Георгию рассказывали, что в одну из ночей девятнадцатого года заседание правительства было прервано потому, что догорела последняя свеча. Принесли керосиновую лампу и повесили на стене. Заседание возобновилось при свете коптившего огонька. Через час и лампа стала гаснуть. Ленин попросил вызвать коменданта Кремля. Вошел комендант, доложил: «Света больше не будет. В Кремле нет ни капли керосина». Вот так — почти без всего, силой своего духа, силой нечеловеческой страсти большевики выстояли в тот тяжелейший год. И Георгий думал:

«Для этого надо совершенно отдаться борьбе. Совершенно».

Это было время, когда Георгий узнал и полюбил Советскую Россию. Любовь к стране, первой завоевавшей свободу, к народам, ее населяющим, Георгий Димитров сохранил в сердце до конца своих дней.

Георгию пришлось прожить в Советской России многие месяцы, и странное, волнующее ощущение проникновения в глубину вещей не покидало его все это время. Оно сопутствовало Георгию и в мае, во время заседаний Всероссийского съезда профсоюзов, и в июне, и в июле, когда проходили заседания III конгресса Коминтерна, в работе которого он принимал участие, и когда он опять видел и слушал Ленина. С этим же чувством он встречался с деятелями коммунистических партий Франции, Германии, Италии, Америки, Румынии, Китая и еще многих стран — людьми чести и долга, с которыми дружил потом всю свою жизнь, преклоняясь перед их умом, чистотой и мужеством.