Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Потом уже, после митинга, он спросил себя, в чем корни чувства братства с русскими, так ярко проявившиеся на митинге? Русская армия освободила когда-то Болгарию от пятивекового османского ига, и это оставило неизгладимый след в душе народа. Революционные русские демократы по духу своему были сродни участникам национально-освободительных и демократических движений в болгарском народе. Благодаря Деду и Мастеру и многим болгарским марксистам рабочее движение в Болгарии развивалось в тесной связи с борьбой русских пролетариев. Потом — интернационалистская позиция партии по вопросам войны и мира, поддержка большевиков на знаменитой Циммервальдской конференции, антивоенная деятельность партии… Владайское восстание солдат под влиянием бури в России — разгромленное, но укрепившее революционные настроения в народе…

Потому-то сердца людей и оказались открыты идеям Великой Октябрьской революции, потому-то и начался сбор средств голодающим русским Поволжья, и корабли с зерном отправлялись в Россию из Варны и Бургаса, хотя сами болгарские рабочие и крестьяне голодали… Да, велика сила братства с русскими!

Но в эти дни проявилась и еще одна великая сила. Борьба против попытки реакционного переворота при участии врангелевцев привела к установлению организационного взаимодействия с Болгарским земледельческим союзом. Впервые в истории Компартия Болгарии сумела преодолеть старые традиции, мешавшие воплощению в реальные дела идее единства. Правительство Стамболийского согласилось на проведение митингов и демонстраций коммунистов. Сами вооруженные рабочие вели охрану. С таким же единодушием компартия поддержала земледельцев во время разгона сборища реакционеров в Тырново.

Еще большего — и на этот раз политического — единства действий удалось достигнуть в ноябре того же года в связи с требованием партии привлечь к суду виновников войны, получившим поддержку широких масс болгарского народа. После тырновских событий правительство Стамболийского решило провести по этому вопросу всенародное голосование: белыми бюллетенями — за суд над виновниками войны, черными — против. Коммунистическая партия призвала своих сторонников голосовать вместе с земледельцами белыми бюллетенями. За суд проголосовало около миллиона человек, против — едва двести тысяч.

Это был первый в истории Болгарской компартии политический союз с другой партией, большая победа тактики единого фронта трудящихся. Но в начале 1923 года руководители Земледельческого союза, решив, что реакционной буржуазии нанесен тяжкий удар, начали массовые аресты коммунистов, чтобы ослабить политические позиции второй по величине партии. Компартия, к сожалению, ответила на эту провокацию борьбой против земледельцев. Единый фронт перестал существовать.

V

Как-то ранним утром в начале лета двадцать третьего года Георгий проснулся с ощущением глухой тревоги. Он лежал в постели, все еще не сознавая того, что его разбудили далекие, ожесточенно долбившие, казалось, в одну точку выстрелы. Люба была уже на ногах.

— На улице патрули… — почему-то тихо сказала она.

Только теперь Георгий вдруг осознал, что его разбудили выстрелы. Сильным рывком он вскочил с постели.

— Переворот? — сказал Георгий, вопросительно посмотрев на Любу. Он сжал кулаки и в ярости взмахнул рукой. — Как мы умудрились проглядеть? Надо в редакцию!

Георгий наскоро поел и, поцеловав Любу, выскочил из ворот на затаившуюся, безлюдную улицу.

Не успела Люба справиться с охватившим ее волнением, как вдруг раздался дребезжащий стук в окно. Какое-то мгновение Люба колебалась, потом, решившись, распахнула занавески. На улице, сжимая в руке светлую шляпу, стоял писатель Кюлявков.

Он помахал ей шляпой.

— Я воспользовался своими связями среди военных из телеграфной роты, которая патрулирует квартал. Георгий здесь?

— Не знаю точно, где он сейчас. Поищите в редакции.

— В редакции? — воскликнул Кюлявков. — Это невероятно! Его могут схватить… — он осекся и нахмурился.

— Что случилось в городе? — спросила Люба.

— Государственный переворот, — ответил Кюлявков. — Правительство Стамболийского больше не существует. — И, помедлив, добавил: — Это террор!..

Он не увидел в лице Любы ни растерянности, ни страха. Она была лишь немного бледнее обычного.

— Идите, — властно сказала Люба. — Если у вас дело к нему, нельзя медлить.

А сама быстро поднялась к себе и, присев у полки с книгами, достала из потайного места револьвер — тот самый, что мать когда-то прятала в кармане своей шерстяной юбки. Георгий так и не взял его тогда, он не умел как следует стрелять.

Георгия она увидела на втором этаже в издательстве «Освобождение» за столом, без пиджака. Он что-то писал.

Увидев Любу, продолжая писать, он сказал:

— Я ведь просил тебя…

Люба стояла у двери, прислонившись к ней спиной и тяжело дыша. Он поднял глаза, оставил перо, шумно отодвинул кресло и подошел к ней.

— Уходи, — мягко сказал Георгий, — тебе незачем здесь быть. У тебя так хорошо наладилось со здоровьем…

— Сейчас это не имеет значения, — сказала Люба.

— Ты уже знаешь о перевороте?

Она утвердительно качнула головой.