Тризна

Развернуться позволили только Копенкину, но уж очень он был гармонично пузат, приземист, благороден и непримирим, и очень уж внушительно блестела его крепкая лысина, и светились ватные усики: агенты малого народа шесть раз проваливали его докторскую диссертацию в разных республиках Советского Союза, и лишь Обломов на седьмой раз сумел их одолеть в Алма-Ате – там оказался более сильный исламский эгрегор, в котором славянский эгрегор и должен искать союзника по борьбе с эгрегором иудейским, использующим латинский алфавит для разрушения энергетического потенциала кириллицы.

Публика в зале, включая академиков и генеральных конструкторов, с трагической серьезностью внимала тому, что академик Обломов был эгрегориальным вождем, сумевшим преодолеть сопротивление каббалы и проникнуть в ноосферу, а владыки ноосферы и есть хозяева мира. Но слепота сделала Владимира Игнатьевича ясновидящим, и ему открылись информационные коды, позволяющие управлять энергией времени. Однако ноосферное мировое правительство почувствовало, где началась утечка хроновещества, и нанесла свой подлый удар давно отработанным методом: астральный удар в сердечную чакру – и жертва умирает якобы от сердечного приступа.

Чтобы глаза непроизвольно не полезли на лоб, Олег начал разглядывать почетных караульщиков, с которыми жизнь тому назад кормил комаров-вертолетов на северной шабашке. Вот они и встретились невзначай, пускай и не проселочной дорогой, но обнялись довольно-таки братски, насколько позволяла близость гроба. Который, чтобы поменьше на него смотреть, теперь подталкивает разглядывать былых друзей и однокашников хотя бы со спины. Темно-синий костюм Мохова напоминает о робе, которую тот все заполярное лето оттаскал на своих сутулых мосластых плечах, за эти десятилетия сделавшихся еще более сутулыми и мосластыми, но не по-интеллигентски, а по-рабочекрестьянски. Желтоватые, как бы прокуренные сквозящие седины довершают его сходство со стареющим мастеровым, хотя именно Крестьянского Сына Обломов продвинул на свое место, когда у него случилась легендарная стычка с этой обкомовской змеей с пышной прической «вшивый домик»… Как ее там звали?.. Полубояринова, что ли? Или полная Бояринова? Сик транзит…

В тот зимний, клонящийся к вечеру день у Обломова на лестнице почему-то погас свет, и Олег двинулся медленно, придерживаясь за перила, нащупывая ногой каждую следующую ступеньку, а Обломов сбежал вниз с третьего этажа, не касаясь ни перил, ни стен. В интернате для слепых он когда-то на ощупь по водосточной трубе и по карнизу, к ужасу директора, забирался на четвертый этаж и до последних дней ходил без палки, хотя в кабинете у него стояла их целая коллекция, хоть в музей – дареных. А эта партийная гнида за какие-то его предыдущие дерзости решила помариновать их в приемной. Прочая галстучно-пиджачная публика цепенела с полной покорностью, а Обломов потерпел минут двадцать, а потом обратился к Олегу с какой-то особенной доверительностью:

– Олег Матвеевич, ты, говорят, свистеть умеешь громко?

– Умел когда-то, Владимир Игнатьевич.

– А ну давай свистнем, кто громче. Сначала ты, потом я.

– Да ну что вы, Владимир Игнатьевич, нас арестуют!..

– Ничего, вместе будем сидеть. Давай-давай, под мою ответственность.

Олег, вложив два пальца в рот колечком, свистнул все-таки вполсилы, но и этого хватило, чтобы вся приемная вскинулась, а секретарша, выпучив глаза, вскочила на ноги – такого тут не слыхали с семнадцатого года.

– А теперь я, – и Обломов вложил в рот два пальца правой руки и один левой.

От его от посвисту соловьиного маковки на теремах покривились, а околенки во теремах рассыпались, а что есть людишек, все мертвы легли.

Полубояринова вылетела из кабинета пулей и застыла с разинутым ртом. Однако реальную власть над «Интегралом» Обломов не потерял – преданный Мохов все делал по его указаниям, подаваемым как дружеские советы. Да и вообще у Обломова был такой заоблачный авторитет, что перечить ему мог решиться разве что какой-нибудь святотатец.

Интересно, что Обломов безошибочно почувствовал, когда Олег перестал его обожать, и тоже перестал брать с собой на важные, да и ни на какие другие встречи. Но в остальном ничего не изменилось: он понимал, что Олег все равно его чтит и никогда не предаст.

– Проникнув в ноосферу, Обломов мог легким щелчком по карте США вызвать землетрясение в Сан-Франциско, – продолжал просвещать публику Копенкин. – Он мог капнуть из шприца на карту региона и вызвать наводнение в Новом Орлеане. Он мог специальным узлом связать флаги России и Украины и этим вызвать дружбу этих стран. Разве это могла потерпеть мировая закулиса?