Среди ученого люда попадаются две полярные породы. Один все схватывает на лету, излагает так, что и дураку ясно, а другой что-то бубнит, голову сломаешь, пока поймешь. Но этот лапоть, этот валенок, ватник делает открытие, которое не дается щеголю. Потому что у валенка есть какое-то внутреннее гравитационное поле, которое тянет его мысль в нужную сторону. Я и пытаюсь нашарить, какими же такими полями обладают гении. Мне ужасно повезло с начальником, это мой однокурсник, с которым мы когда-то были на шабашке. На редкость верный старой дружбе. Мохов, не красней, не красней, это не ты, а художественный образ. Так этот художественный образ позволяет моему художественному образу заниматься психологической физикой, психологической математикой – доискиваться, какие скрытые психологические мотивы лежат в основе научных теорий. А то и физиологические. Иногда это бывает просто опыт нашего тела: учась ходить, мы открываем законы равновесия. Если бы нашим единственным органом чувств было обоняние, не могло бы возникнуть понятие числа и пространства, если бы на земле не было жидкостей, не возникла бы квантовая механика, если бы не было периодических процессов типа смены дня и ночи, не возникла бы идея времени – ну, я уже начинаю читать лекцию. Кое-кто из студентов действительно начинает лучше соображать – для них я и стараюсь. Иногда статьи, книжки на эту тему публикую, кое-какие и подражатели завелись – таким вот хобби под старость лет я обзавелся.
Примерно так. Жили-были два гуся` – вот и сказка вся.
Теперь судите. Но только про себя, сегодня каждый говорит только о себе.
– Что ж вы, черти, приуныли?
Деланая бодрость, однако, не смыла неловкости.
– Хотя мы же на тризне. Ну, так выпьем за упокой нашей молодости.
Никто выпить не поспешил. Все смотрели в черноту стола, но, казалось, ждали продолжения.
– А почему ты про сына ничего не рассказываешь? – после затянувшейся паузы сурово, но сострадательно спросила прежняя Галка, наконец-то проглянувшая из-под ржавой челки.
– Это слишком интимно. Но если зрительская масса требует…
Погода за окном разбушевалась так, что ему пришлось немного напрячь голос. Что-то где-то уже громыхало, а окна заливало, словно из шланга.