Трое

Отталкиваю ее: «Нет, не трогай меня тут, он не мой».

* * *

Прошлой ночью, перед тем как уйти, Луиза сказала:

– Раз уж ты будешь с моим братом до конца, употреби время с толком, избавься от Адриена раз и навсегда.

– Это слишком жестоко.

– Жизнь жестока, я ни при чем.

Луиза стала хирургом из-за меня. Она, кстати, всегда меня поправляет: «Не «из-за», а благодаря тебе» – и все время пытается уговорить меня начать курс гормональной терапии, а потом сделать операцию.

И стать тем, кто я есть.

Я уклоняюсь много лет.

Уклоняюсь, отвергаю, откладываю до лучших времен, лгу, увиливаю. Все уловки известны мне наизусть.

Я боюсь.

Я знаю, что я женщина, та, что внутри меня, – моя близкая подруга. Луиза не соглашается жить со мной, говорит, я вру всему миру, начиная с себя самого. Обещает, что будет любить меня, когда я избавлюсь от него и обзаведусь всеми атрибутами настоящей женщины. Когда она переходит на подобный язык, я закрываюсь. Не терплю вульгарности. Она это прекрасно знает и нарочно меня провоцирует. Она перепробовала все методы.

Я никогда не была в ладу со своим телом, но не решалась сделать первый шаг. Я отвергаю способ перехода, который сегодня доступен таким, как я, хотя о нем пишут и в медицинских, и глянцевых журналах и он считается несложным. Луиза сотни раз пыталась взять меня за руку, чтобы мы вместе проделали весь путь, но ничего не вышло.

Она знакомила меня с психиатрами, водила к эндокринологам, но я не могла даже разговор начать, не то что… Луиза бесится, когда я вспоминаю того врача, у которого была на приеме в шесть лет, или папашу Пи. «Это прошлое, а тебе нужно двигаться вперед!»

Иногда она так нервничает, что доводит себя до слез, а однажды совсем обессилела, ударила меня и закричала, что ненавидит Адриена и желает ему сдохнуть. Обозвала меня трусом.

Ссора вышла ужасная, после нее мы не виделись одиннадцать месяцев.

20:00. Мы втроем сидим по-турецки на широкой кровати в номере пансиона в Савоне, что рядом с Генуей, на севере Италии. Мы смертельно устали.

Перед нами стоит большой поднос, мы намазываем песто на гренки и пьем белое вино из магазина по соседству. Этьен настоял, чтобы мы спали в одном номере, и хозяин не моргнув выдал нам ключ. Все прекрасно устроилось: я – на односпальной кровати, они – на двуспальной.

Нина уже приняла душ и надела жуткую розовую пижаму. Этьен встретил ее появление смехом, сказал: «Ух ты, какое уродство! Тебе ее подарил плохой Пер-Ноэль?» Мы тоже засмеялись и хохотали как в детстве, когда ночевали в доме Пьера Бо и любили друг друга.

Нина ответила, что давно живет одна и спит голой, но перед нами расхаживать нагишом не намерена.

– Завтра купим тебе шмотки и еще предоплаченные карты, чтобы я мог звонить Валентину.

– А я – любовнику, – подхватывает Нина.

– Раз у тебя возлюбленный, сожги пижаму. Что в нем такого особенного, в этом мужике?

– Он нормальный и милый. И красивый.

– Что ты о нем знаешь? – встряла я.

Этьен и Нина уставились на меня.

– Почему ты спрашиваешь? Тебе есть что сказать?

– Нет.

– Ты врешь, – произносит Нина совсем другим тоном. – Я всегда знаю, когда ты врешь. Теперь знаю. После того как прочла «Мел».

– …

– Так что тебе известно о Ромэне? – не успокаивается она.

– Спроси у него, почему он уехал из Марн-ла-Кокетт.

Она теряется, не понимая, к чему я клоню.

– Откуда ты знаешь, что он там работал?

– Знаю, и все.

– Ты чудовище. Хочешь испортить мне жизнь, да?

– Конечно нет.

– Неужели? К чему тогда эти намеки?

– Мне кое-что рассказали.

– Что именно?

– Его хотели уволить из-за неприятной истории с ученицей, но дело замяли.

– Кто тебе донес?

– Коллега по редакции.

– Он так и сказал: «Знаешь, новый директор коллежа Перека вляпался в историю с малолеткой…»?

– Нет. Я сама решила навести справки.

Я вижу, что Нина начала заводиться и злится на меня. Все изменилось.

– Зачем?

– Я видела, как ты входила в его дом.

– Следила за мной?

– Да.

– Психопатка!

Этьен решает успокоить страсти:

– Эй, эй, сбавьте тон, детки…

– Позвони ему, пусть сам тебе объяснит. Узнаешь и успокоишься.

– Успокоюсь? Разве кто-то из нас троих способен успокоиться?

– Ладно, давайте посмотрим сериальчик, – предлагает Этьен.

– Какой? – спрашивает Нина.

– «Во все тяжкие»[168].

– Никогда не слышала…

– Я тоже, – говорю я.

– Тупицы… Гениальная киношка.

Этьен глотает пригоршню таблеток и скрывается в ванной. Мы с Ниной обмениваемся долгим взглядом. Господи, как же сильно мы любим друг друга…

– Я так и не извинился перед тобой за Париж, за театр и за то, что повел себя как самодовольный кретин и сволочь… Мне до сих пор стыдно.

– А я не попросила прощения за то, что не разглядела тебя. Считала тебя братом, думала, что знаю… а ты была безмолвной сестрой. Девочкой с кляпом во рту.

– Угу…

Нина встает, надевает кроссовки, накидывает парку Этьена и выходит, бросив:

– Скоро вернусь…

* * *

Она спускается на первый этаж. Хозяева пансиона сидят перед телевизором. Нина протягивает мужчине 20 евро.

– Я хочу позвонить…