Трое

Две старые кошки из дома не выходят, спят целый день на кровати. Она могла забрать их с собой, но у Маню аллергия на шерсть животных. Он пообещал справиться, но ничего не гарантировал. «Лекарства не всегда действуют…»

По воскресеньям они обедают в Замке, в огромной столовой, где Ге учила ее вальсировать. Нина больше слушает. Высказывается редко: политика и дела компании мало ее интересуют. Всего один раз, разгоряченная поммаром[135] 1989 года, она возмутилась скандальным решением Ширака о ядерных испытаниях во Французской Полинезии. Семейство удивилось, отреагировало вежливыми улыбками, не поняв причины подобной реакции. Полинезийцы и Большой Барьерный риф так далеко от Бургундии…

После помпезных пиршеств Нина возвращается слегка навеселе и звонит Адриену и Этьену. Таков ритуал. Пока Эмманюэль отдыхает, она говорит с друзьями, слушает их, расспрашивает. Живут трое по-разному: они готовятся к поступлению, она ведет счастливую праздную жизнь.

– Тебе не скучно? – без конца спрашивает Адриен.

– Нет, я пользуюсь…

– Чем?

– Жизнью.

Она обещает, что скоро приедет их навестить вместе с Эмманюэлем, как только позволит его рабочее расписание. Они ведут речь о следующем лете: «Бассейн – фантастический! Вы должны в нем поплавать, будем готовить барбекю и ужинать, сидя на траве». Адриен и Этьен конечно же обещают…

Она больше не рисует. Выходит так, что ее искусство принадлежало прежней жизни, той, где были Пьер Бо, Этьен и Адриен. Однажды утром она нарисовала спящего Эмманюэля, он посмеялся, разглядывая свое лицо на листе художественной бумаги от Canson[136], и сказал:

– Не очень-то я похож на себя… Ты не Ренуар, родная…

В тот момент Нина очень расстроилась, но потом сказала себе: «Это и есть настоящая любовь, когда человек говорит всю правду тому, кем дорожит. Раньше тебя обманывали, уверяли, что ты талантлива…» Она бросила взгляд на портрет и поняла, насколько посредственна эта работа. С тех пор альбомы, угольные карандаши и бумага спят глубоким сном на дне гардероба.

По вечерам Эмманюэль возвращается к семи, они пьют вино, ужинают в ночи и занимаются любовью. Он говорит, что никогда не был так счастлив, что она подарила ему жизнь мечты. Потом Маню засыпает. А Нина до двух часов смотрит телевизор. «Культурный бульон», «Как понедельник», «Это нужно обсудить». Она завороженно слушает гостей Жана-Люка Деларю[137], особенно тех, что приходят в гриме, париках и темных очках.

Ставя подпись в журнале регистрации, Нина согласилась на бесконечные каникулы.

* * *

– Мсье Бобен?

– Да.

– Мсье Дезерабль ждет вас.

Адриен так волнуется, что у него перехватывает дыхание и сохнет рот. Он заходит в кабинет, где у каждой стены стоят стеллажи из темноствольной канадской березы, забитые книгами. Он посылал свою рукопись многим издателям, и все отвергли его роман. Все, кроме этого уважаемого Дома, публикующего модных авторов.

Однажды вечером Тереза Лепик сказала, что ему звонили.

– Некто Фабьен Дезерабль, из издательства… забыла название.

– Что он сказал, Тереза? Повторите слово в слово!

– Да ничего особенного, попросил тебя перезвонить.

Адриен возликовал. Такие люди не отказывают автору по телефону, они присылают курьера с письмом. Если, конечно, не решают облаять последними словами, возмущенные его текстом.

Ровно в 20:00 Адриен дрожащей рукой набрал номер. И попал на автоответчик. Он не спал всю ночь, пялился в потолок и воображал картины, одна безумнее другой, а утром доехал привычным маршрутом до института. В полдень он дошел до первой телефонной кабины и снова набрал цифры, нацарапанные рукой Терезы на клочке бумаги. Ответила женщина и без дополнительных разговоров назначила встречу. Он не осмелился задавать вопросы и вскоре оказался перед мужчиной лет сорока пяти. Невысоким, с хитрыми глазами, с низким голосом и лысым, как коленка. Рукопожатие у него оказалось крепкое.

– Садитесь. Чай? Кофе? Воды?

– Спасибо, нет.

– Вы, случайно, не родственник Кристиана Бобена?

Адриен задумался. Он понятия не имеет, кто такой этот Кристиан Бобен. Его отца зовут Сильвен. Может, Кристиан приходится ему кузеном или дядей? Он ведь ничего не знает о семье своего родителя.

– Вряд ли… – в конце концов произносит он с сомнением в голосе.

Фабьен Дезерабль не скрываясь рассматривает визитера, и Адриен чувствует себя дико неловко.

– Ладно, бог с ним, с Кристианом… Поговорим о деле. Ваша книга хороша. Даже очень-очень хороша. Текст глубокий, сильный, увлекательный. Я никогда не читал ничего столь… оригинального. Простите за косноязычие… Я ни в коем случае не хочу показаться нелюбезным.

– …

– Вы покорили всю нашу редколлегию. Почти всю, но это не имеет значения. Текст может кое-кому показаться сбивающим с толку. Вы посылали рукопись в другие издательства? С кем-нибудь встречались? Получили предложения?

– Нет.

– Спасибо за откровенность. Хотите стать членом нашего издательского семейства?

Адриен произнес сдавленное «да», как будто все еще сомневался, хотя сердце готовилось покинуть грудную клетку.

– Название «Мел» превосходно.

– …

– Чем вы заняты в жизни?