Трое

Но знакомство с женщинами сразу повело к большим расходам, и всё чаще Илья думал о том, что его торговля - пустая трата времени, не даст она ему возможности устроить чистую жизнь. Одно время он хотел, по примеру других разносчиков, заняться лотереей и обманывать публику, как все разносчики. Но, подумав, нашёл эту затею мелкой и хлопотливой. Пришлось бы прятаться от городовых или заискивать у них и платить им, - это было противно Илье. Он любил смотреть всем в глаза прямо и смело и чувствовал острое удовольствие оттого, что всегда был одет опрятнее других разносчиков, не пил водки и не жульничал. Ходил он по улицам не торопясь, степенно, его скуластое лицо было сухо и серьёзно; разговаривая, он прищуривал свои тёмные глаза, говорил немного, обдуманно. Часто он мечтал о том, как хорошо было бы найти денег рублей тысячу или больше. Рассказы о кражах возбуждали в нём жгучий интерес: он покупал газету, внимательно читал о подробностях кражи и долго потом следил, - нашли воров или нет? А когда их находили, Илья сердился и осуждал их, говоря Якову:

- Попались, болваны!.. Уж не брались бы, коли не умеют, - черти!

Как-то вечером он сказал Якову:

- Жулики лучше живут, честные - хуже!

Лицо Якова напряглось, глаза прищурились, и он сказал тем пониженным, таинственным голосом, которым всегда говорил о мудрых вещах:

- Позапрошлый раз в трактире дядя твой чай пил с каким-то старичком, начётчиком, должно быть. Старичок говорил, будто в библии сказано: "покойны дома у грабителей и безопасны у раздражающих бога, которые как бы бога носят на руках своих..."

- А - не врёшь ты? - спросил Илья, внимательно прослушав товарища.

- Не мои слова... - разводя руками, словно нащупывая что-то в воздухе, продолжал Яков. - В библии сказано... может, он и сам выдумал, старичишка-то... Переспросил я его... повторяет в одно слово...

И, наклоняясь к Илье, он сказал:

- Взять, к примеру, отца моего... Покоен! А бога раздражает...

- Ещё как! - воскликнул Илья.

- В гласные его выбрали...

Яков опустил голову, тяжело вздохнул и добавил:

- Надо бы, чтобы каждое человеческое дело перед совестью кругло было, как яичко, а тут... Тошно мне.. Ничего не понимаю... Сноровки к жизни у меня нету, приверженности к трактиру я не чувствую... А отец - всё долбит... "Будет, говорит, тебе шематонить, возьмись за ум, - дело делай!" Какое? Торгую я за буфетом, когда Терентия нет... Противно мне, но я терплю... А от себя что-нибудь делать - не могу...

- Надо учиться! - солидно сказал Илья.

- Трудно жить... - тихо молвил Яков.

- Трудно? Тебе? Врёшь ты! - вскричал Илья, вскочив с кровати и подходя к товарищу, сидевшему под окном. - Мне - трудно, да! Ты - что? Отец состарится - хозяин будешь... А я? Иду по улице, в магазинах вижу брюки, жилетки... часы и всё такое... Мне таких брюк не носить... таких часов не иметь, - понял? А мне - хочется... Я хочу, чтобы меня уважали... Чем я хуже других? Я - лучше! А жулики предо мной кичатся, их в гласные выбирают! Они дома имеют, трактиры... Почему жулику счастье, а мне нет его? Я тоже хочу...

Яков поглядел на товарища и вдруг тихо, но внятно сказал:

- Не дай бог тебе удачи!

- Что? Почему? - вскричал Илья, остановившись среди комнаты и возбуждённо глядя на Якова.

- Жаден ты, - ничем тебя не успокоишь, - объяснил тот.

Илья засмеялся сухо и со злобой.

- Не успокоишь? Ты скажи-ка отцу своему, чтоб он дал мне хоть половину тех денег, что у дедушки Еремея вместе с моим дядей они выкрали, - я и успокоюсь, - да!

Но тут Яков встал со стула и, опустив голову, тихо пошёл к двери. Илья видел, что плечи у него вздрагивают и шея так согнута, точно Якова больно ударили по ней.

- Погоди! - смущённо сказал Илья, взяв товарища за руку. - Куда ты?

- Пусти, брат, - почти шёпотом молвил Яков, но остановился и взглянул на Илью. Лицо у него было бледное, губы плотно сжаты, и весь он как-то размяк, точно его раздавило...

- Ну... погоди! - виновато просил Илья, осторожно отводя его от двери. - Ты не сердись на меня. Правда ведь...

- Я знаю, - сказал Яков.

- Знаешь? Кто сказал?

- Все говорят...

- Н-да-а... Но ведь и говорят - тоже жулики!

Яков взглянул на него жалобными глазами и вздохнул.

- Не верил я, - думал, со зла говорят, из зависти. Потом - стал верить... А коли и ты, - значит...

Он махнул рукой, отвернулся от товарища и замер неподвижно, крепко упираясь руками в сиденье стула и опустив голову на грудь. Илья отошёл от него, сел на кровать в такой же позе, как Яков, и молчал, не зная, что сказать в утешение другу.

- Вот тут и живи, - вполголоса сказал Яков.

- Да-а, - отозвался Илья в тон ему. - Я, брат, понимаю- нехорошо тебе. Одно утешенье - все таковы, как поглядишь...

- Ты верно про то знаешь? - робко спросил Яков, не глядя на товарища.

- Помнишь - убежал я? Видел в щель, как они подушку зашивали... а он хрипел ещё...

Яков повел плечами, встал и пошёл к двери, сказав Илье:

- Прощай...

- Прощай. Ты не того... не очень грусти... что поделаешь?