- Опять в типографии, - невесело сказал Павел.
- Трудно?
- Не работа ест, - забота.
Илья чувствовал смутное удовольствие, видя весёлого и бойкого Пашку унылым и озабоченным. Ему хотелось узнать, что так изменило Павла, и он, усиленно подливая пива в стакан ему, выспрашивал:
- Стихи-то сочиняешь?
- Теперь - бросил, а раньше много сочинял. Показывал доктору - хвалит. Одни он даже в газете напечатал...
- Ого! - воскликнул Илья. - Какие же стихи? Ну-ка, скажи!
Горячее любопытство Ильи и несколько стаканов пива оживили Грачёва. Его глаза вспыхнули, и на жёлтых щеках загорелся румянец.
- Какие? - переспросил он, крепко потирая лоб рукой. - Забыл я. Ей-богу, забыл! Погоди, может, вспомню. У меня их всегда в башке - как пчёл в улье... так и жужжат! Иной раз начну сочинять, так разгорячусь даже... Кипит в душе, слёзы на глаза выступают... хочется рассказать про это гладко, а слов нет... - Он вздохнул и, тряхнув головой, добавил: - В душе замешано густо, а выложишь на бумагу - пусто...
- Ты мне скажи какие-нибудь! - попросил Илья. Чем больше он присматривался к Павлу, тем сильнее росло его любопытство, и понемножку к любопытству этому примешивалось хорошее, тёплое и грустное чувство.
- Я смешные сочиняю - про свою жизнь, - сказал Грачёв, смущённо улыбаясь. Оглянулся вокруг, кашлянул и вполголоса начал говорить, не глядя в лицо товарища:
Ночь... Тошно! Сквозь тусклые стёкла окна
Мне в комнату луч свой бросает луна,
И он, улыбаясь приятельски мне,
Рисует какой-то узор голубой
На каменной, мокрой, холодной стене,
На клочьях оборванных, грязных обой.
Сижу я, смотрю и молчу, всё молчу...
И спать я совсем, не хочу...
Павел остановился, глубоко вздохнул и продолжал медленнее и тише:
Судьба меня душит, она меня давит...
То сердце царапнет, то бьёт по затылку,
Сударку - и ту для меня не оставит.
Одно оставляет мне - водки бутылку...
Стоит предо мною бутылка вина...
Блестит при луне, как смеётся она...
Вином я сердечные раны лечу:
С вина в голове зародится туман,
Я думать не стану и спать захочу...
Не выпить ли лучше ещё мне стакан?
Я - выпью!.. Пусть те, кому спится, не пьют!
Мне думы уснуть не дают...
Кончив читать, Грачёв мельком взглянул на Илью и, ещё ниже опустив голову, тихо сказал:
- Вот... всё больше такие у меня...
Он застучал пальцами по краю стола и беспокойно задвигался на стуле.
Несколько секунд Илья пристально смотрел на Грачёва с недоверчивым удивлением. В его ушах звучала складная речь, но ему было трудно поверить, что её сложил этот худой парень с беспокойными глазами, одетый в старую, толстую рубаху и тяжёлые сапоги.
- Н-ну, брат, это не очень смешно! - медленно и негромко заговорил он, присматриваясь к Павлу. - Это хорошо... Меня за сердце взяло... право! Ну-ка, скажи ещё раз...
Павел быстро вскинул голову, взглянул на своего слушателя весёлыми глазами и, подвинувшись к нему ближе, тихонько спросил:
- Вправду - нравится?
- Чудак!.. Стану я врать?
Павел начал читать тихо, задумчиво, с остановками, глубоко вздыхая, когда у него не хватало голоса. И когда он прочитал, сомнение Ильи в том, что Павел сам сочинил стихи, возросло.
- А ну-ка другие? - попросил он.
- Я лучше к тебе приду с тетрадкой... А то у меня всё длинные... и пора мне идти! Потом - плохо я помню... Всё концы да начала вертятся на языке... Вот, есть такие стихи - будто я иду по лесу ночью и заплутался, устал... ну, - страшно... один я... ну, вот, я ищу выхода и жалуюсь:
Изныли ноги,
Устало сердце
Всё нет пути!
Земля родная!
Хоть ты скажи мне
Куда идти?
Прилёг к земле я
К её родимой
Сырой груди
И слышал сердцем
Глубокий шёпот:
- Сюда иди!
- Слушай, Илья, пойдём со мной, а? Пойдём? Не хочется мне с тобой прощаться...
Грачёв суетился, дёргал Илью за рукав, ласково заглядывал в лицо.
- Иду! - сказал Илья. - Мне тоже хочется с тобой побыть... По правде скажу - и верю я тебе, и нет... Уж больно ты любопытен! Ловко у тебя стихи-то выходят...
- Не веришь, что мои?
- Коли твои - молодчина ты! - искренно воскликнул Илья.
- Я, брат, подучусь, так буду писать - держись только!
- Чеши!
- Эх, Илья! Кабы мне ума!..
Они быстро шагали по улице и, на лету схватывая слова друг друга, торопливо перекидывались ими, всё более возбуждаясь, всё ближе становясь друг к другу. Оба ощущали радость, видя, что каждый думает так же, как и другой, эта радость ещё более поднимала их. Снег, падавший густыми хлопьями, таял на лицах у них, оседал на одежде, приставал к сапогам, и они шли в мутной кашице, бесшумно кипевшей вокруг них.
- О, дьявол! - выругался Илья, оступившись в какую-то яму, полную грязи и снега.
- Держи левее...
- Куда мы идём?
- К Сидорихе, - знаешь?
- Знаю... - помолчав, ответил Илья и засмеялся. - Коротки, брат, дорожки наши!..
- Эх! - тихо сказал Павел, - я понимаю!.. Да надо мне туда: дело у меня... Скажу я тебе... Илья! Горько мне говорить про это...
Павел шумно плюнул.