Трое

Прежде, чем тот успел опуститься на палубу, Дикштейн схватил его за куртку и подтянул к себе, закрывшись от другого араба. Тот успел уже вскинуть автомат. Дикштейн толкнул обвисший на его руках труп навстречу оружию, открывшему огонь. Тело мертвеца приняло в себя очередь и повалилось на араба, который, потеряв равновесие, сделал шаг в открытую за его спиной дверь и рухнул на палубу.

В штурманской находился и третий человек, перекрывавший подход снизу. В течение тех секунд, что Дикштейн находился на мостике, он успел встать и повернуться. Дикштейн узнал Ясифа Хассана.

Мгновенно присев на корточки, Дикштейн выкинул ногу и толкнул сорванную с петель дверь, что лежала между ним и Хассаном. Она скользнула по палубе, ударив Хассана по ноге. Этого хватило, чтобы тот на мгновение потерял равновесие, но когда он взмахнул руками, пытаясь сохранить его, Дикштейн уже был рядом с ним.

До этого момента Дикштейн действовал как машина, рефлекторно реагируя на все, что противостояло ему, отключив нервную систему и позволяя руководить собой только тренировке и инстинкту; но сейчас он осознал, что происходит. Теперь перед ним оказался враг всего, что было ему дорого, всего, что он любил, и им овладели дикая ненависть и слепая ярость.

Они придали ему дополнительную мощь и быстроту движений, о которых он и не подозревал.

Он перехватил руку Хассана, в которой был автомат, в кисти и у плеча и резким рывком вниз переломил ее о колено. Хассан вскрикнул, и автомат выпал из его парализованной руки. Развернувшись, Дикштейн нанес сопернику резкий удар локтем, который пришелся тому под ухо. Хассан развернулся, падая. Оказавшись сзади, Дикштейн схватил его за волосы, оттянув голову, а когда Хассан попытался, дернувшись, освободиться от него, он поднял ступню и нанес четкий удар. Его пятка пришлась в основание черепа Хассана, когда тот пытался повернуть голову. Раздался сухой треск, и голова, безвольно мотнувшись, свесилась на плечо.

Дикштейн отпустил его, и тело Хассана, обмякнув, свалилось на палубу.

Он смотрел на поверженного врага, и звон в ушах говорил о владевшем им возбуждении.

И тут только он увидел Коха.

Инженер висел на веревках, которые приматывали его к креслу, бледный как смерть, но в сознании. Его одежда была залита кровью. Дикштейн вынул нож и перерезал веревки. Только тут он увидел руки Коха.

– Господи, – только и смог вымолвить он.

– Я буду жить, – пробормотал Кох.

Дикштейн взял автомат Хассана и проверил магазин. Он был почти полон. Оглядевшись на мостике, нашел ревун.

– Кох, – сказал он, – можешь ли ты сползти с этого кресла?

Встав, Кох пошатнулся, и Дикштейн успел поддержать его и подтащить по мостику.

– Видишь эту кнопку? Я хочу, чтобы ты медленно сосчитал до десяти, а потом нажал ее.

Кох помотал головой, чтобы к нему вернулась ясность мышления.

– Думаю, что справлюсь.

– Начинай. Итак…

– Раз, – начал считать Кох. – Два…

Дикштейн спустился в кают-компанию и выбрался на вторую палубу, которую уже очистил несколько ранее. Она по-прежнему была пуста. Он прошел еще дальше и остановился у трапа, который вел в кают-компанию. Он прикинул, что еще оставшиеся в живых федаины должны быть здесь: прижавшись к переборкам, они стреляют сквозь иллюминаторы и дверные проемы; один или два, наверно, наблюдают за кают-компанией. Надежного и безопасного способа взять столь укрепленную позицию не существовало.

Давай же, Кох!

Дикштейн прикинул, что в кают-компании он может провести не более нескольких секунд. В любой момент один из арабов может двинуться проверить, что тут делается. Если Кох потерял сознание, ему самому придется подняться наверх и…

Раздался ревун.

Дикштейн прыгнул ногами вперед. Еще в полете он открыл огонь. У подножья трапа стояли два человека. Он уложил их первыми. С внешней стороны огонь пошел по нарастающей. Дикштейн стремительно полуобернулся и припал на колено, чтобы представлять собой как можно меньшую цель, и прошил очередью федаинов, стоящих вдоль переборки. Внезапно к нему присоединился еще один автомат Иша, поднявшегося снизу: в дверях показался безостановочно стрелявший Фейнберг, а в других – Доврат, не обращающий внимания на свое ранение. И, словно по сигналу, все они прекратили стрелять, и наступившая тишина обрушилась на них, подобно грому.

Все федаины были мертвы.

Дикштейн, не поднимаясь с колен, в изнеможении опустил голову. Через несколько секунд, поднявшись, он посмотрел на своих людей.

– Где остальные? – спросил он.

Фейнберг как-то странно глянул на него.

– Кто-то на верхней палубе, думаю, что Шапир.

– А остальные?

– Вот и все, – сказал Фейнберг. – Все остальные погибли.

Дикштейн привалился к переборке.

– Какой ценой… – прошептал он. И глядя сквозь выбитый иллюминатор, он увидел, что уже занялось утро.

Глава семнадцатая