Трое

Год тому назад лайнер ВОАС, в салоне которого Сузи разносила обед, внезапно без всяких видимых причин стал терять высоту над Атлантическим океаном. Пилот включил надпись: «Пристегнуть ремни!». Сузи ходила по проходу, помогая людям закрепиться в креслах, и повторяла: «Всего лишь небольшая воздушная яма», – и в то же время в голове у нее крутилась мысль: «Мы погибнем, мы все погибнем».

Сейчас она чувствовала себя точно так же.

Поступило краткое послание от Тюрина: «Израильтяне нападают…» – и затем молчание. Может, в эту минуту Натаниеля уже застрелили. Он мог получить ранение, его могли захватить в плен, его могли убить; но, терзаясь этими мыслями, Сузи вынуждала себя одаривать радиста «Большой Улыбкой» компании ВОАС и восхищаться:

– Ну, до чего у вас сложная работа.

Радистом на «Карле» был крупный седоволосый человек из Одессы. Звали его Александр и он говорил на вполне сносном английском.

– Эта аппаратура стоит сто тысяч долларов. Вы знакомы с радио?

– Немного… я была стюардессой. – Она сказала «была» без задней мысли, удивившись, неужели она в самом деле была ею в настоящей жизни? – Я видела, как экипаж пользовался рацией. И знаю какие-то основы.

– По сути, тут четыре рации, – объяснил Александр. – Одна настроена на маяк «Штромберга». Одна слушает Тюрина на «Копарелли». А эта запасная. Вот смотрите.

Он показал ей шкалу, по которой медленно ползала стрелка.

– Она ищет передатчик и останавливается, когда найдет его.

– Невероятно! Это вы сами все придумали?

– К сожалению, я всего лишь радист, а не изобретатель.

– То есть, вы можете работать на любой из этих четырех раций – стоит только поставить на «Передачу»?

– Да, азбукой Морзе или голосом. Но, конечно, речью тут никто не пользуется.

– Наверно, надо долго учиться, прежде чем стать радистом?

– Не очень. Выучить азбуку Морзе нетрудно. Но чтобы быть судовым радистом, надо уметь ремонтировать аппаратуру. – Он понизил голос. – А радист КГБ должен кончить разведшколу. – Он засмеялся, и Сузи присоединилась к нему, думая в то же время: «Объявись же, Тюрин», и, наконец, ее желание исполнилось.

Когда началась передача, Александр начал было ее записывать и тут же повернулся к Сузи.

– Это Тюрин. Позовите, пожалуйста, Ростова.

Сузи неохотно покинула мостик, потому что хотела знать, что радировал Тюрин. Она спустилась в кают-компанию, надеясь найти Ростова за чашкой крепкого черного кофе, но там его не было. Спустившись на нижнюю палубу, она прошла к его каюте и постучала.

Она услышала несколько слов по-русски, которые приняла за разрешение войти.

Сузи открыла дверь. Ростов стоял в трусах, моясь в тазу.

– Тюрин передает, – сказала Сузи, поворачиваясь, чтобы уходить.

– Сузи.

Она развернулась.

– Что бы вы сказали, если бы я застал вас в белье?

– Я бы вас послала.

– Подождите снаружи.

Она закрыла двери, думая: так мне и надо. Когда он вышел, Сузи извинилась. Он натянуто улыбнулся.

– Я не должен был позволить себе такие непрофессиональные действия. Пошли.

Она последовала за ним в радиорубку, которая находилась сразу же под мостиком, рядом с капитанской каютой. Поскольку радиоаппаратура занимала много места, как объяснил Александр, ее нельзя разместить на мостике, так что такое расположение общепринято. Сузи прикинула, что такой подход обеспечивает добавочные меры предосторожности, чтобы к рации никто не имел доступа, хотя на судне половина моряков, а другая половина – агенты КГБ.

Александр перевел сообщение Тюрина. Он протянул его Ростову, который зачитал текст по-английски.

«Израильтяне взяли «Копарелли». На подходе «Штромберг». Дикштейн жив».

Сузи испытала огромное облегчение. Ей пришлось сесть, потому что ноги ее не держали.

Никто не обратил на нее внимания. Ростов уже составлял ответ Тюрину:

«Сближение с вами предполагается к шести часам завтрашнего утра».

Облегчение покинуло ее, и Сузи подумала: «О, Господи, что же мне теперь делать?»

Нат Дикштейн молча стоял, надвинув на глаза старую морскую фуражку, пока капитан «Штромберга» читал заупокойную молитву по погибшим, перекрикивая вой ветра, гул дождя и моря. Один за другим, зашитые в парусину, тела канули в черные глубины моря: Аббас, Шаррет, Поруш, Гибли, Бадер, Ремес и Жаботинский. Семь ребят из двенадцати погибли. Уран – самый дорогой металл в мире.

Раньше состоялись и другие похороны. Четверо федаинов остались в живых – трое раненых, а у одного сдали нервы в бою и он спрятался. После того, как их обезоружили, Дикштейн разрешил им похоронить своих погибших. Им пришлось изрядно потрудиться – в море отправились двадцать пять трупов. Они торопливо провели церемонию похорон под взглядами – и автоматами – оставшихся в живых израильтян, которые понимали, что вынуждены оказать врагам такую любезность, но она им не нравилась.