Трое

— Спасибо, что рассказала, — Мирон вновь возвращает взгляд к экрану. — Малыш, оставишь меня ненадолго. Мне нужно кое-что доделать, а потом можем поехать в кино.

Я киваю и прикрываю за собой дверь. Не похоже, что он ревнует.

***********

— Дерьмовый фильм, — говорит Мирон, стягивая с себя футболку. — Лучше бы концерт выбрали.

— А я предлагала. Просто у кого-то фобия большого скопления людей.

— Просто потом хер уедешь. — Рука Мирона застывает на пуговице джинсов, а взгляд наполняется знакомым огнем. Так происходит каждый раз, когда я оказываюсь перед ним без одежды.

Мне нравится чувствовать на себе его похоть и нравится его дразнить, поэтому я делаю вид, что не замечаю его внимания и начинаю расстегивать бюстгальтер. Избавившись от него, провожу ладонями по груди, чтобы усилить эффект своего шоу, и покрываюсь мурашками, когда слышу, как Мирон меня окликает.

— Тати.

Едва мы встречаемся глазами, следует незамедлительное распоряжение:

— Потрогай себя.

Привычный жар вспыхивает в груди, внизу живота и в висках. Всему виной его голос: хриплый и требовательный, и то, как Мирон на меня смотрит. Ради одного этого взгляда, я готова моментально включиться в игру без стеснения и жеманства.

— Так? — я пробегаюсь пальцами по соскам, глажу кожу живота, спускаясь в резинке стрингов.

Мирон сосредоточенно разглядывает меня, словно не желая потерять из виду не единой детали, его руки вновь приходят в движение: отщелкивают пуговицу, медленно тянут молнию вниз. Он не делает ничего нарочитого, но меня это тоже заводит.

— Ляг на кровать. Эту кружевную херню тоже сними.

Я поддеваю пальцами тонкие лямки белья; стараясь несильно нагибаться, стягиваю их вниз, переступаю. Кровать беззвучно пружинит, когда я ложусь на спину и развожу ноги.

— А ты будешь трогать себя? — голос садится, становится осипшим и провоцирующим.

Я раздвигаю половые губы, давая Мирону то, что он хочет видеть, провожу указательным пальцем по клитору. Я не преследую цель доставить себе удовольствие — сейчас в приоритете мой зритель, но искры возбуждения все равно простреливают соски и промежность.

Мирон молча спускает джинсы и небрежно отпихивает их себя вместе с бельем. Я видела его тело много раз, но оно всегда приводит меня в восторг: твердый пресс без искусственной перекачанности, с выраженной линией косых мышц, налитый кровью член с крупной розовой головкой. Одного его вида достаточно для того, чтобы захотеть ощутить его в себе. Я закрываю глаза, сильнее прогибаю поясницу, ласкаю себя настойчивее. Каждый звук, слетающий с моих губ, предназначен Мирону.

— Шлюха моя, — его голос хриплый, и хотя я не вижу лица, но отчетливо представляю, как расширены его зрачки и как напряжен кадык.

Я слышу поступь шагов справа от себя, то, как выдвигается ящик прикроватной тумбы. Еще до того, как открыть глаза, чувствую, как рука Мирона касается моего колена. Я облизываю губы и улыбаюсь, когда он дергает меня к краю кровати. Он нравится мне таким: голодным, импульсивным, сходящим по мне с ума.

— Продолжай трогать себя, — распоряжается он, прижимая мою ногу к себе локтем. Знакомый тюбик в его руке заставляет сердце заколотиться сильнее и взволнованнее. Мирон выдавливает себе на ладонь анальную смазку. Несколько раз проводит по головке члена, увлажняя его, спускает пальцы к моим ягодицам, массирует анус. Я жмурюсь и тихо всхлипываю, когда они проскальзывают в меня: неглубоко двигаются вперед и назад, гладят и расширяют.

— Нравится? — Взгляд Мирона перебирается мне на лицо, впитывая мою реакцию. Я закрываю глаза, давая свое согласие, упираюсь ступнями ему в грудь, ласкаю себя настойчивее, чтобы подготовить.

На смену первым ласкам приходит тупое давление головки. Туго, все еще непривычно, волнительно, запретно. Я не с первого раза распознала удовольствие от анального секса, но сейчас он мне нравится. Мы практикуем его нечасто, но этот опыт всегда становится горячим и запоминающимся.

Мое сердце бешено колотится предвкушением, лицо и грудь пылают. Мирон большой даже по меркам вагинального секса, потому мне все еще немного больно. Он погружается в меня почти до основания и застывает, давая мне привыкнуть.

— Сожми, малыш. Да… Сделай так еще, — прикрыв глаза, он цедит вместе с выпущенным воздухом: — Да… Умница.

Я вскрикиваю, когда он начинает двигаться во мне: выходит почти наполовину и загоняет себя обратно. Тесно, пошло, возбуждающе. Я теряюсь в ощущениях, путаюсь в рефлексах. Царапаю ногтями покрывало, выдыхаю междометия, жмурюсь.

— Трогай себя, — Мирон ловит мою руку и возвращает ее к клитору. — Хочу смотреть.