Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)

Ирина Ильинична жила на Тверской улице в двухэтажном каменном особняке. Дом был построен при государе Алексее Михайловиче и отвечал всем требованиям тогдашней архитектуры, но ряд пристроек, сделанных сообразно моде последнего времени, совершенно изменил его облик, и теперь он являл собой странную помесь русской барской усадьбы и жилища голландского буржуа. Высокие окна с рамами на двенадцать стекол мирно уживались с подслеповатыми, забранными решетками, оконцами старой части дома. Просторный двор, отгороженный от мира бревенчатым забором, был распланирован наподобие цветника и украшен двумя жалкими беседками.

К покосившейся колонне одной из беседок был прикован лохматый пес. При виде Никиты он оскалился, залился злобным лаем и так натянул цепь, что, казалось, неминуемо должен был свалить хлипкое сооружение.

На стук в дверь вышел молодой краснощекий мужик, одетый несколько необычно: немецкого покроя камзол и франтоватый парик были под стать иностранной пристройке дома, а холщовые порты, заправленные в нечищеные сапоги, вызывали твердую уверенность в том, что никакая сила не может выбить из мужика русский дух. Он хмуро окинул Никиту взглядом, словно раздумывая, сразу ли захлопнуть дверь или выслушать пришедшего.

Все-таки выслушал, пошел докладывать, оставив Никиту в полутемных сенцах. Дом был полон криков, ругани, где-то совсем рядом заунывно пели женские голоса. Из боковой двери выскочила девка в грязном сарафане, пискнула при виде барина и пронеслась мимо, задев Никиту огромной бадьей. В нос ударил терпкий запах распаренных отрубей.

Мужик явился нескоро. Вначале раздался его голос за дверью:

- Я тебе, сонной тетере, голову за окорок оторву! - В ответ раздалось чье-то невнятное бормотание. - Ты поговори, поговори... - заорал мужик пуще прежнего. - Я тебе этим окороком хребет переломаю, ск-котина!

"Не торопится меня увидеть любезная тетушка", - подумал Никита и вышел из дому. Мужик догнал его в цветнике.

- Барыня Ирина Ильинична изволила сказать, что их дома нет, отрапортовал он нагло.

- Передай своей барыне... - начал Никита, собираясь цитировать похищенную у Катулла фразу, и умолк, с внезапной жалостью заметив, что мужик кривой - левый глаз его был мутен от бельма и слезился: - Болит глаз-то?

- А то как же? - отозвался мужик, несколько опешив.

- Камердинер мой лечит глазные хвори. - И Никита неожиданно для себя подробно объяснил, как найти Колокольников переулок. Мужик засуетился, прикрикнул на собаку и побежал вперед.

- Опосля приходите, - прошептал он доверительно, распахнув перед Никитой калитку. - Денечка через два. Раньше они не утихнут. Сегодня с утра не в духах и сильно гневаются.

- А чего бы им гневаться? - зло усмехнулся Никита. - Какого рожна им надо?

Мужик вскинул на Никиту ясный правый глаз и, ничего не сказав более, поклонился в пояс.

Понедельник Гаврила начинал обычно с того, что "подводил черту" запирался в своей комнате и считал деньги. Никита знал, что общение Гаврилы с черной тетрадью не предвещает ничего хорошего, особенно теперь, когда родительские деньги давно потрачены. В прошлый понедельник Гаврила получил срочный заказ на лампадное масло и употребил свое рвение на варево "компонентов", ему было не до хозяйственных расчетов. Теперь Никита ожидал получить двойную порцию вздохов, попреков за роскошь, за расточительство, за неумеренную доброту ко всякой рвани...

- Гаврила! Завтракать пора! - кричал Никита уже в десятый раз, но в комнате камердинера было тихо.

Наконец Гаврила появился с понуро опущенной головой и горестным выражением лица. "Денежная печаль", как называл Никита излишнюю бережливость, если не сказать жадность, своего камердинера, овладела Гаврилой полностью.

Накрывая на стол и подавая кушанья, он весьма выразительно вздыхал, но молчал, и Никита уже надеялся, что успеет уйти из дому до того, как Гаврила облачит в слова свое негодование.

- Собери папку и положи в сумку бутылку вина! - крикнул он беспечно после завтрака. И тут началось...

- Картона чистого нету.

- Почему же ты не купил?

- Деньги, батюшка, на исходе. Тут не барскую блажь тешить, не картинки рисовать, а живот беречь. Вы на эти свои художества угля извели - всю зиму отапливаться можно.

- Гаврила, ты сошел с ума, - сказал Никита спокойно.

- А как тут оставаться нормальным? Настоящие-то живописцы/ пишут картину долго-старательно. Иконописец одно клеймо неделю/ рисует, а вы тяп-ляп - изрисовали сто листов. Если уж вам такая быстрота требуется, нарисовал на одной стороне - переверни на другую. Что ж чистой бумаге пропадать?

- Гаврила, тебя сожгут! За жадность. Тебе "подведут черту". Ты будешь корчиться в огне, а я не протяну тебе руку помощи. Ты темный человек. А еще алхимик! Еще Эскулап. Знаешь, что говорили древние? Aes omnibus commun is! "Искусство - общее достояние! " А ты экономишь на угле.

- Тому рубль, другому рубль, - кричал в полном упоении Гаврила. Что ж ваши друзья-товарищи не несут деньги? Растащили дом по нитке. Харчились всю зиму, а теперь носа не кажут. Идите в школу, требуйте долги!