Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)

- Какие долги? Студенты разъехались по домам.

- Вчера, в Охотных рядах встретил этого, как его... Маликова. Рожа голодная, так по пирогам глазами и шарит. Я ему говорю, когда, мол, долг вернешь, убийца? А он оскалится: "А ты кто таков? "

Продолжение рассказа Никита уже не слышал. Он схватил вчерашние неоконченные картоны и бросился вниз по лестнице, прыгая через две ступени.

Может, и впрямь сходить в школу? Может, есть сведения об Алешке? Да и следует узнать, не хватились ли пропажи двух паспортов.

Сухарева башня встретила Никиту непривычной тишиной. Славное время отпуска! Пылятся на полках навигацкие словари, лоции и карты, отдыхают натруженные глотки педагогов, сохнут без употребления розги, сваленные в углу "крюйт-камеры".

Но не все студенты разъехались по домам. Кого задержали за провинность, кого забыли родители и не выслали денег на дорогу, а некоторым было просто некуда ехать. Оставшихся в Москве школяров, чтобы не шатались без дела, сторож Василий Шорохов приспособил чинить поломанный школьный реквизит.

Столярная мастерская расположилась во дворе в тени тополей. Колченогие столы, разломанные лавки и стулья были свалены в гигантскую кучу, словно не для починки, а для невиданного аутодафе скорбных останков навигацкой школы. Между деревьев были натянуты в два яруса веревки, и развешенные на них для просушки карты напоминали паруса допотопного корабля. Над этой странной мастерской гордо реял прикрепленный к бузине морской вымпел. Шорохов собственноручно подновлял его красками и штопкой.

Когда Никита пришел на школьный двор, Шорохов, сидя на корточках, варил на костре клей.

- Здравствуй, Василий. Скажи, Котов появился?

- Котова вашего мыши с кашей съели, - ответил Шорохов, не оборачиваясь.

- А Фома Лукич где?

- Придет сейчас, обождите.

Шорохов поднялся, вытащил из кучи поломанной мебели кресло и поставил его перед Никитой, не то предлагая сесть, не то приглашая заняться починкой.

- Какова пробоина, а? - задумчиво сказал он, стараясь запихнуть под гнилую обшивку сиденья торчащие во все стороны пружины. А, черт с ним! - И сторож, схватив кресло за ножку, с размаху бросил его в общую кучу. К ногам Никиты из недр хлама выкатился помятый глобус.

- Черт с ним! - весело повторил Никита и ударил по глобусу ногой. Василий, дай-ка я твой портрет нарисую.

- Не велика персона. А рисовать, как бомбардир русского флота клей варит, это, прости господи, срам.

- Я потом пушку пририсую. Стань у тополя. Ну, пожалуйста. "Хороша фигура, - думал Никита, быстро водя углем по бумаге. - Пушку надо справа пририсовать. А из тополя сделаем фокмачту... "

Кончить портрет Никите не удалось, потому что во дворе появился Фома Лукич, и сторож, смущенный, что его застали за таким странным занятием, как позирование, повернулся к живописцу спиной.

- Как поживаете, батюшка князь? - писарь непритворно был рад видеть Никиту.

- Благодарствую. Поговорить надо, Фома Лукич.

- Пойдемте ко мне.

В библиотеке было прохладно и тихо, как в церкви. Одинокая оса билась в стекло. Никита привычно пробежал глазами по золоченым корешкам книг, и тоска сжала его сердце: "А ведь я сюда не вернусь, - подумал он. - Уеду и не вернусь".

- Какие новости, Фома Лукич? Был ли где пожар?

- Как не быть? Каждый день горит.

- А ловят ли разбойников?

- Как не ловить? На святой Руси да не бывать разбойникам! - Писарь нагнулся к уху Никиты, и, прикрыв ладонью рот, прошептал скороговоркой: От Котова письмо пришло.

- Да ну? - удивился Никита.

- Оч-чень странное письмо. Не знаю, что и думать. Не арестовали ли вашего штык-юнкера?

- За что его можно арестовать?

- А заговор? Государыню хотели отравить.

- Одумайся, Фома Лукич. Котов-то здесь при чем?

- Штык-юнкер человек темный. Мне его осведомленность во всех делах всегда была подозрительна. Про Корсака он тогда первый бумагу написал.

- А что? - насторожился Никита. - Был и второй, кто написал донос на Алешку?

- Нет. Замяли дело. Про вашего друга вспомнят только осенью.

- Слава богу. А что написал Котов в своем письме?

- Отставки просит по болезни. Но письмо писал не он. Я его руку хорошо изучил. Да и стиль чужой.

- Откуда письмо?

- Неизвестно. Писано в дороге, такие конверты и бумагу дают обыкновенно на постоялых дворах.

- Так почему ж ты все-таки решил, что Котов арестован?

- Насмотрелся я, батюшка, за свою жизнь. Был человек, и не стало человека - значит, либо умер, либо арестован.

- Я по нему тужить не буду. Дали ему отставку?

- Дали, - кивнул головой писарь. - Но все это мне очень не нравится.

- Скоро я уеду, Фома Лукич. Запиши мой адрес в Петербурге. Если что узнаешь нового - сообщи.

На пороге своего дома Никита встретил теткиного кривого лакея. Сапоги он сменил на белые чулки и туфли с пряжками. Франт, да и только! В руке он сжимал пузырек со снадобьем и вид имел таинственный. Никита давно заметил, что все клиенты выходят от Гаврилы с таким же таинственным выражением лица, словно только что запродали душу дьяволу и теперь прикидывают - не продешевили ли.