Но шел он не спеша и глубоко задумавшись. Как быстро Давид решился подойти к нему и попросить прощения! Как великодушно простил его за сломанный лук! Ваффи постоянно ссорился с другими мальчиками, потому что был большим эгоистом и всегда требовал, чтобы ему давали все самое лучшее, но очень редко ему удавалось добиваться своего. Никто никогда перед ним не извинялся, и Ваффи часто дулся и злился на своих товарищей. Если все христиане похожи на Давида, то и ему, Ваффи, тоже неплохо стать одним из них. Ваффи так надоело ссориться с другими мальчиками! Как спокойно и легко было им с Давидом, когда они, попросив друг у друга прощения, сидели на ступеньке.
«Интересно, а что значит – быть христианином? – думал Ваффи. – Как в таком случае нужно вести себя?» Конечно, Давид объяснил бы ему, но Ваффи не решался спросить первый из гордости. К тому же отец Ваффи рассердился бы, если бы Ваффи заговорил с ним о христианах, и ни за что не разрешил бы сыну ходить в воскресную школу. Неожиданно Ваффи вспомнил, что завтра они собираются поехать в деревню, и отец Давида будет читать местным жителям Библию. Может быть, он расскажет им, как стать христианами, и уж тут-то Ваффи будет слушать во все уши. Если учение христиан может исцелять от страха и примирять враждующих, значит, оно заслуживает самого пристального внимания.
Давид ужинал молча, а его мама, видевшая самый конец ссоры мальчиков из окон в кухне, в задумчивости смотрела на Давида и пыталась представить себе, о чем он думал, когда стоял под деревом и плакал, сжимая в руках обломок лука. Что-то произошло, потому что он больше не был тем вспыльчивым, несобранным и непослушным мальчиком, каким она видела его за обедом. Сын старался быть хорошим, он помог ей убрать со стола посуду и смахнуть со скатерти крошки, хотя она его об этом не просила.
– Уж не знаю, как бы я обходилась без твоей помощи, Давид, – с благодарностью сказала мама. – Ты навел такой порядок в комнате, что даже я не смогла бы сделать этого лучше.
Кстати, Давид, очень скоро мне опять потребуется твоя помощь в одном деле.
– В каком деле? – полюбопытствовал Давид, заканчивая прибираться.
– Это большой секрет, – загадочно ответила мама. – Я расскажу тебе об этом, когда ты пойдешь спать.
«Что еще за дело такое?» – думал Давид, наспех умываясь и надевая пижаму. Вместо того чтобы сразу лечь в постель, он вихрем влетел в гостиную и трижды обежал вокруг стола. Плохое настроение, преследовавшее мальчика последние дни, куда-то улетучилось, и он опять был весел. Завтра они с папой и Ваффи поедут в деревню; сегодня мама поведает ему какую-то тайну, а он чувствовал, что это должно быть очень приятная тайна.
– Мама, ты идешь? – спросил Давид, прыгая под одеяло.
– Сейчас приду, – отозвалась мама, которая в эту минуту укладывала Джоану.
– Пожалуйста, поторопись, потому что я не могу больше ждать, – я так хочу узнать то, что ты обещала рассказать мне! – прокричал Давид. Он нарочно не стал произносить вслух слово «тайна» – ведь это касалось только их с мамой, Джоана была еще слишком маленькой, чтобы знать то, о чем говорят взрослые. Тайна действительно была очень важной. Он даже не сразу смог поверить тому, что сказала ему мама. После того как она ушла, Давид еще долго лежал и все думал и думал о том, что услышал.
Мама будет очень нуждаться в его помощи, так как Джоана еще очень беспомощна, а у папы всегда много дел в больнице. Первое время маме придется оставаться в постели, а когда она поправится, на нее обрушится целый вал забот: кормление, купание, стирка пеленок и убаюкивание младенца. Давид постарался вспомнить то время, когда только-только родилась Джоана, но тогда ему было всего пять лет, и он не чувствовал за нее никакой ответственности и даже почти не замечал ее. Теперь дело обстояло по-другому. Он был готов посвятить всего себя заботам о ребенке.
Вдруг Давид вспомнил о чем-то, что заставило его сжать кулаки от отчаяния.
Всего через пять месяцев после рождения сестры или брата ему придется уехать в Англию, чтобы ходить там в школу, и целый год он не увидит малыша. Давиду и раньше не очень-то хотелось уезжать, но сейчас ему претила эта мысль во стократ сильнее. Две горячие слезы сползли по его щекам.