Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

   Апраксин потемнел лицом. Не сказать, что это была какая-то тайна, но кому приятно, когда тебя тычут носом в твои провальные ошибки? Тридцать тысяч ефимков коту под хвост!

   - Но это я вам не в упрёк, - успокоил его Ярослав, - а о трудностях поиска достойных мастеров в иных странах. И как среди них много жуликов и мошенников. Надо только надеяться на наших, русских. Самим учить и самим воспитывать.

   Нет, они не проходимцы какие-то, вот, к примеру, ходатайство от попечительского совета будущей гимназии. Уважаемые, достойные люди, все, как один, удивительной честности и полного самопожертвования. На алтарь отечества, да. И, главное, бронзовая доска с именами на фасаде здания. Вот проект. Вот программа обучения.

   Слава говорил ровно и складно, умело играл интонациями и модуляциями. Вовремя делал паузы и вовремя восклицал. Плавно жестикулировал и, если надо, смело рубил ладонью воздух. "Оратор! Ритор высшего класса!" - начал было гордиться Славкой Костя, но тут ему показалось, что Фёдор Матвеевич как-то временами выпадает из реальности. И что он, Константин, снова теряет нить Славкиных рассуждений. "Под вашим сиятельнейшим патронажем... первоприсутствующий попечительского совета... птенцы гнезда Апраксина... под сенью крыл русской Минервы расцветёт и воссияет... "

   Он потряс головой. Союз Меча и Орала, не иначе! Что он несёт? Что за сиротский дом? Мы же договаривались!

   - ...вашей милостью не будут оставлены. А мы, со своей стороны, опираясь на уездное дворянство... На лучших представителей...

   Апраксин лучился самодовольством, с лёгкой тенью сомнения, но внимал, в целом, благосклонно. Тут что-то за дверями стукнуло, послышался звук падающего тела. Костя мигом сорвался, уронив стул, распахнул дверь. За ним, пыхтя отдышкой, примчался граф.

   Мыш прижал коленом к полу какого-то человека, накинув тому на шею кожаный шнурок. Фёдор Матвеевич остолбенел на мгновение. Спросил:

   - Что тут такое?

   - Подслуха поймал, - пояснил графу Мыш, - к двери ухом стоял. Прикажете удавить?

   На Фёдора Матвеевича ясными синими глазами смотрел малец с чистым ангельским личиком.

   - Какой, однако, резвый, живенкай мальчонка, - восхитился Апраксин, - чей будешь?

   - Сирота, ваше сиятельство, Степаном величают, - доложил вместо него Костя, стягивая за спиной у лакея руки, - подобрал, обогрел. Обучен чтению, письму и счёту. Разрешите негодяя допросить, в тихом месте?

   - Иди, - кратко бросил граф, - на конюшню.

   Потрепал Мыша по густым белокурым вьющимся волосам, тяжело вздохнул. И тут Мыш совершил совершенно, с точки здравого смысла, бессмысленное действие.

   - Деда, дедушка, - бросился он в Апраксину, вцепился ему в камзол, - неужто ты меня забыл? Я скитался, голодал, добрые люди из милости кормили... - подвывал Мыш, размазывая сопли и слёзы по лицу, - а ты меня бро-о-о-сил... Я тебя звал, искал, а ты куда-то исчез...

   Фёдор Матвеевич отшатнулся, попытался отстраниться от Мыша. Но тот настолько жалостливо и настойчиво называл его дедушкой, что пришлось графу внимательно всмотреться.

   - Ну-ка, ну-ка... - Взял ладонями его лицо ладонями и повернул на свет, - где вы его нашли? - взволнованно спросил он.

   - Недалече от Владимира, - не стал уточнять детали Костя.

   - Да, так оно и есть, - бормотал, продолжая рассматривать лицо Мыша, - Аннушка, вылитая Аннушка... Господи, боже мой, это меня настигают грехи мои тяжкия... Внучек... - и начал заваливаться набок.

   Костя подхватил Апраксина, аккуратно уложил на пол. Рванул лацканы тугого камзола, золотые пуговицы с глухим стуком разлетелись по полу. "Не хватало, чтобы старый пердун кони двинул прямо щас. Мыша прибью, сироту сраного", - мысли скакали с места на место.

   - Лекаря, лекаря сюда, - зычно проорал Ефим Григорич.

   Засуетилась дворня, откуда-то из-за угла, как чёрт из табакерки, выскочил лекарь, графа уложили на кушетку и пустили кровь.

   Лекарь, судя по всему, немец, протокольным голосом начал вещать:

   - Госсподин граф есть плёха чувствовать. Нада дать ему покой.

   - Пшёл вон, - сообщил ему Апраксин, - где Романов? Константин? Ярослав?

   - Все здесь, ваш сиясь, - отозвался Костя.

   - Чей подсыл, узнал?

   - Графа Толстого.

   - Что с ним?

   - Захлебнулся на конюшне. Криком захлебнулся, - тут же уточнил Берёзов, - я взял на себя смелость... Он всё слышал, самое важное...

   - Тогда... - Фёдор Матвеевич сделал неопределённый жест рукой.

   - Не извольте беспокоиться, всё чисто будет.

   - Пусть Ефим останется, вы идите, - Апраксин говорил тихо, но властно, - помогите встать.

   О чём толковали целый час граф и Романов, так и осталось неизвестным, Ефим Григорич оказался твёрд, как алмаз.

   Костя, Слав и Мыш уселись в столовой, поближе к винцу.

   - Душераздирающее зрелище, - прокомментировал Костя, - какое-то противоестественное. Ты чё творишь, урод? - обратился он к Мышу, - чуть фигуранта в ящик не отправил!

   - А кто ж знал, - ответил Мыш, - что он такой больной.

   Ни тени раскаяния, ни следа слёз и былого, совершенно искреннего, горя.