Трое в подводной лодке, не считая собаки (СИ)

   На четвёртой строчке он сбивался и начинал заново. Шумахер пытался его поддерживать, но безуспешно. "Sexies pro sororibus vanis"*, - наконец вставил свой тост Гейнц, они выпили, и твёрдо решили пойти по бабам. Это, к слову, показывает принципиальное отличие русской питейной традиции от западноевропейской. За баб-с у нас пьют обычно третью, и уж ежели приспичит потом отправиться к оным, то есть шанс, что дело не кончится унизительным и постыдным провалом. После шестого стопаря, как показывает практика, лучше смирно посидеть за столом и поговорить о работе. Дошли ли приятели до нужного места - неизвестно, и не замёрзли они насмерть в тот день только потому, что Герасим поздно вечером приволок бесчувственные тела к барскому крыльцу.

   ______ _________

   ^{* - "In Taberna", стих третий.}

   - Истинно блажен тот, кто соблюл воздержание, потому что воздержание подлинно великая добродетель. Есть воздержание в питии - владеть собой и не ходить на пиры, не услаждаться приятным вкусом вин, не пить вина без нужды, не выискивать разных напитков, не употреблять без меры вина.*

   Сашка открыл правый глаз, ибо левый заплыл и не открывался. Увидел отца Онуфрия, который с явным садистским удовольствием читал мораль, явно взятую из каких-то Житий Святых.

   - Уйди, - просипел Сашка, - Христом богом, покинь меня... Или рассолу дай...

   Потрогал заплывший глаз. Застонал. "И где же это мы так огребли? Как мы вообще дома оказались?" Память возвращалась урывками и лишь частично. Потом вспомнил, что они обсуждали с Гейнцем теорию флогистона. Кажется, поспорили. Скинул с себя ноги немца и попытался встать.

   - Что ж я маленьким не сдох? - вопросил Сашка и припал к крынке с рассолом.

   Онуфрий, с полным отсутствием христианского милосердия, продолжал:

   - Есть воздержание в пожелании порочного сластолюбия - владеть чувством, не потакать пожеланиям, не склоняться на помыслы, внушающие сладострастие, не услаждаться тем, что впоследствии возбуждает к себе ненависть, не исполнять воли плоти, но обуздывать страсти страхом Божиим.*

   Анна Ефимовна всем своим видом показывала своё полное неодобрение Сашкиным поведением. Это у неё, неизвестно как, получалось без единого слова. Он до сих пор никак не мог взять в толк, как женщина только спиной может указать мужику всю порочность выбранного им пути в целом, и отдельные недостатки, в частности. Указать на дно той пропасти, куда падают горькие пьяницы, которой не видно и в ясный солнечный день.

   Рассол постепенно оказывал своё благотворное действие на истерзанный организм.

   - Ну всё, всё... Я осознал. Я раскаиваюсь. Я больше не буду. Алкоголь - это яд и вселенское зло.

   - Сказал авва Пимен Великий, человека согрешающего и кающегося предпочитаю человеку не согрешающему и не кающемуся, - удовлетворённо сказал отец Онуфрий, - вижу, что слово старцев святых имеет в тебе отклик.

   ________ ________

   ^{* - Преподобный Ефрем Сирин.}

   - Ты чё пришёл-то? - спросил Сашка, едва оторвавшись от крынки, - неужто грешника поддержать в минуту слабости? Не дать ему опохмелиться?

   - Есть проблема со станом.

   Слово "проблема" он позаимствовал у Сани, поскольку тот это слово произносил по двадцать раз на дню. Сане, конечно же, сейчас было совсем ни до чего, его организм был самой большой проблемой. В голове бухали молоты, мир перед единственным действующим глазом расплывался. Саня с очевидным сожалением побултыхал остатки рассола в кувшине и убрал в сторону. Надо немцу оставить на поправку здоровья.

   - Ладно, чичас малость отойду, расскажешь.

   На кровати заворочался Гейнц и пробормотал:

   - Флогистон есть.

   Его заплывший левый глаз мерцал неярким лиловым светом. Саня поморщился. И этот человек окончил европейский университет! На себя смотреть не хотелось. По всем признакам он сам от Гейнца мало отличался

   - Ну что за дурак. Флогистона нет! Ну его к чёрту, - и обратился к отцу Онуфрию, - таксу знаешь?

   Сейчас лучше всего было исчезнуть из Романова, чтобы не терпеть эти невыносимое молчаливое порицание Анны Ефимовны. К мукам физическим добавлялись муки совести.

   - Понятно. Та-а-ак, - мрачно произнёс Саня, - и кто это у нас тут главный рационализатор?

   Похмелье ещё не выветрилось, оттого Саня был зол вдвойне. Единственный пока действующий стан в Лукиановой пустыни выдавал явный брак.

   - И что тут должно было быть? У вас нить основы не натянута, как на других станках, до предела, вы с пасмы ткёте, поэтому вот эта планка должна прижимать нить основы в момент, когда набилка пробивает уточную нить. Здесь была фетровая прокладка. Где она?

   - Где? - спросил Саня и приготовился вцепиться в бородёнку брату Евстафию, ответственному механику текстильного производства. Тот отшатнулся, начал креститься и бормотать какую-то молитву.

   - Ма-алчать я тебя спрашиваю! На божью помощь надеетесь и на святых угодников!? Нет! Вы на авось надеетесь!

   С такими же обличающими интонациями, в недалёком будущем, городничий будет вопрошать зал. В голове пульсировало.