Трое за те же деньги (сборник)

— Размахивал ими, как дурак, — продолжал Эрл. — Разве он не знал, как поступить? Такой уж характер. Ничего не знал. — Эрл устало пожал плечами. Помоги, Лори. Нужно положить его на диван.

— Какое это имеет значение?

— Не знаю. Господи, не знаю. Но помоги мне. Иди сюда. Иди сюда, Лори.

Когда они подняли тело Ингрэма на диван, Эрл какой–то миг молча смотрел на него, оценивая тяжелое дыхание и струйку крови, бежавшую по виску и щеке.

— Я не сильно ударил, — сказал он, обращаясь к Лорен. — Просто чтобы на время вывести из игры. Вот и все, что я сделал, клянусь.

Лорен поплотнее запахнула у горла свой плащ и поспешила к дверям. Старик усмехнулся Эрлу, все ещё стоявшему у дивана, глядя на Ингрэма.

— Ступай с ней, — сказал он. — У тебя ещё долгая жизнь впереди, сынок. — Оттолкнув одеяла, старик начал рыться под кроватью, как большой серый краб. — Вот она, — сказал он, зажав руке библию. — Это Слово. — И откинулся в постели назад, усталый и торжествующий. — Я и этот черномазый парень прочтем за вас несколько молитв. Мы будем кричать до тех пор, пока Бог не услышит нас и не спасет вас от ада и смерти. А теперь ступай, оставь нас.

Эрл не мог заставить себя двинуться с места.

— Самбо, — тихо позвал он.

Лорен оглянулась от двери и закричала:

— Эрл! — Когда он не обернулся, она пересекла комнату и грубо схватила его за рукав. — Что с тобой происходит?

— Со мной все в порядке, — пробормотал он. — В полном порядке. — Эрл увидел, как у Ингрэма задрожали веки. — Иди разверни машину, Лори.

— А почему ты не идешь? — осторожно спросила она.

Резким рывком он освободился от её отчаянной хватки.

— Делай, что я сказал. Разверни машину. И посигналь, когда будешь готова. — Он взглянул в её белое напряженное лицо. — Делай то, что я говорю!

Она отшатнулась, облизала влажные губы, затем повернулась и выбежала из комнаты, каблуки выбили отчаянную дробь по твердому полу.

Эрл увидел, что Ингрэм смотрит на него, сверкая глазами от страха и удивления.

— Я хочу оставить тебе немного денег, — пробормотал он. Потом достал деньги, которые дала ему Лорен, отделил три десятки и позволил им упасть на пол возле дивана. — Здесь тридцать долларов. Это не так много, но все, что я могу тебе оставить. Вместе с твоими собственными деньгами это уже кое–что, Самбо.

Лицо Ингрэма было мрачным; казалось, он что–то ищет на лице Эрла, глядя на него мягкими удивленными глазами.

— Я не могу дать больше, — повторил Эрл. Он видел, что старик наблюдает за ним, смутный свет блестел на его седых волосах и мягких серебристых усах. Уже наступал вечер, прикрывая окна черным занавесом. Эрл неловко шевельнулся, когда ветер завыл за окном, как дикий зверь.

— У тебя есть шанс, — сказал он, стараясь придать голосу убедительность. — Тут поблизости должны жить какие–нибудь чернокожие. Они помогут тебе выбраться, так? У тебя есть немного денег на дорогу. Подумай как следует.

Ингрэм не ответил; глаза его были полны раздумий, но полоска запекшейся крови багровела, как печать на сухих губах.

— Ты думаешь, я тебя бросаю, — с горечью сказал Эрл. — Почему ты не скажешь этого? Скажи что–нибудь, черт возьми. Ты помог мне, а теперь я ухожу и бросаю тебя — ведь так ты думаешь, я же знаю. — Ингрэм ничего не сказал, Эрл подошел поближе и тихо произнес: — Так нужно, Самбо. Разве ты не видишь? Мы с Лори должны уехать. Я должен уехать с ней. Все, что я из себя представляю, заставляет меня так поступить. Мы уезжаем, чтобы спастись. Так уж устроена жизнь. Может быть, это отвратительно, но не я придумал правила. Ну скажи, разве я придумал это, Самбо? Разве я?

Эрл услышал свой голос, перешедший в крик. Он чувствовал, что слова клокочут у него в горле как грязь, которую он должен выбросить из своего тела.

— Не я придумал эти правила, запомни! Я ничего тебе не сделал. Ты не можешь меня осуждать. Я за тебя не отвечаю. Разве не так?

— Читайте книгу Господню, — старик произносил слова медленно и торжественно. — У него есть ответы на все. Не имеет значения, белый ты или цветной; здесь ты найдешь ответы на все.

Ингрэм был испуган и чувствовал себя больным, но более всего был удивлен — он не понимал ни Эрла, ни себя, и это казалось ему куда важнее, чем страх или болезнь.

Каким–то окольным путем он подвел Эрла к состоянию предельного стыда. Зачем он это сделал? Чтобы унизить его, просто чтобы видеть стыд в его глазах? Неужели все чернокожие таят такие же чувства за улыбками и кивками, за елейной почтительностью к самым отвратительным поступкам надменных белых, потакая их недостаткам до тех пор, пока те окончательно не возьмут верх… Именно этого все они хотят? Сделать белых ещё хуже?

Если он этого хотел, стало быть и сам не лучше Эрла. А их отношения были только упражнениями в обмане, причем оба для вида состязались в понимании и доброжелательности. О честной игре и речи не шло. Порядочнее было бросить его, оставить умирать. Во всяком случае, умер бы Эрл без стыда. Нельзя хорошо относиться к человеку, занеся руку с кнутом у него над головой. Столь недобрые намерения хуже его глупости и испуга.