Уже через пару часов внешний вид ярла начал меняться. К бледным, сероватым щекам вернулся естественный румянец, болевые линии на лице разгладились, а дыхание стало менее затрудненным. Действие яда постепенно ослабевало, и, хотя воин всё ещё находился без сознания, его тело начало приходить в норму.
Наконец, спустя, казалось, целую вечность, веки его распахнулись, открыв живые и как никогда решительные глаза, видевшие перед собой лишь одну цель.
— Трёхпалый, — прорычал в каком-то бреду хозяин Хордаланна и протянул сильные, жилистые руки к лекарше, а затем сомкнул их на её горле. — Трёхпалый!!!
Девушка громко захрипела и стала трепыхаться на месте, чуть не погибнув от удушения: неимоверных усилий стоило целой четвёрке здоровых и сильных воинов, чтобы освободить её от мёртвой хватки ярла и оттащить в сторону.
Несчастная громко закашляла и ухватилась за плечо одного из мужчин, чтобы не упасть; в это же время приложивший руку ко лбу Ульв — причин для головной боли не становилось меньше — взял со стола ковш с водой и выплеснул его содержимое на лицо Сигурда.
Это помогло привести его в чувство.
По-звериному рявкнув, он вытер промокшие бороду и усы... и осмотрелся по сторонам.
— Ульв?! — захлопал глазами Сигурд, явно не отдавая себе отчёта о подробностях последних нескольких часов. — Где я?! Это...
— Медовый зал Эгерсунна, — кивнул племянник правительницы, прижимая к себе маленького сынишку тётки: ребёнок, увидев очнувшегося ярла, сразу же задрожал от страха — он отлично помнил, что рассказывала ему об этом человеке мать.
— Вы взяли меня в плен?! Змея Гуда воспользовалась моей слабостью?! — вспылил он, однако... вмиг замолчал.
Жестом Ульв велел своим людям приподнять полотно с гербом Ругаланна на одном из столов — и взору давнего врага предстала Гуда, бледная, окоченевшая и бездыханная.
— Что... произошло? — пытаясь переварить в своей голове череду событий, нахмурился Сигурд.
— У Трёхпалого были припасены отравленные стрелы, как говорит девушка, которая спасла твою жизнь — и которую ты чуть не лишил её собственной, — воин указал на дрожащую знахарку, которая кормила своего младенца грудью, — дело в отваре бешеницы. Две стрелы — одна для тебя, вторая — для Гуды.
— Я ждал... ждал от него удара в спину, — принялся рассуждать вслух ярл; кулаки его сжались так сильно, что костяшки пальцев побелели, а кожа натянулась до предела — казалось, вот-вот она лопнет и высвободит кипящую от ярости кровь. — Но чтобы так... Убил одним камнем сразу двух птиц и расчистил себе путь к трону.
— Пока жив Альрик, — поцеловал мальчугана в лоб Ульв. — Пока ты дышишь — ещё не расчистил.
— Как я здесь оказался? Почему Трёхпалый меня не убил? Почему не забрали мои люди?
— Мы со Свеном отступили в длинный дом как в самое безопасное место, Бьорн и остальные твои воины прикрыли наши спины от разбойников Инга. Мы... договорились, что пока Трёхпалый жив, а вы с Гудой больны, резиденция остаётся за нами, а город — за хордаланнцами. Сейчас... всё изменилось?
Окончательно вынырнув из омута своего недомогания, Сигурд приподнялся и медленно сел, морщась от остаточной боли, отдававшейся в израненном теле. С твердой решимостью он поднял взгляд и обратился к племяннику павшей правительницы:
— Я не отказываюсь от своих притязаний на Эгерсунн... Но согласен на перемирие. Пока предатель Инг Трёхпалый ещё дышит... пока я не вырвал его лживый язык и не скормил псам — от рук моих воинов ни одного волоса не упадёт с головы горожан!
— Рад это слышать, — облегчённо вздохнул Ульв. — Свенельд, Варди и ещё несколько человек отправились на поиски Инга не так давно.
— Их... нужно остановить! — встал на ноги и тут же согнулся в три погибели, испытывая боль от раны, ярл. — Он наверняка затеял какую-то ловушку... Где Бьорн и остальные?!
— Твои люди заняли гавань на случай побега Трёхпалого.
— Значит, — кряхтя, темноловолосый викинг потянулся к своей броне и сверкнул хищным взглядом на мирных жителей, которые уставились на него. — Я иду туда.
* * * * *
Всё тело ныло и болело. Казалось, что на нём не осталось ни единого здорового места, и вся Мия была одной живой раной, воспалённой и посыпанной сверху солью.
Когда девушка открыла веки, то обнаружила себя в полумраке, вокруг пахло сыростью, навозом и соломой.
"Конюшня", — тут же пронеслось в голове бывшей невольницы.
На дрожащих ногах она попробовала подняться, но получилось это только с третьего раза: две предыдущие попытки увенчались неудачей, и она падала на влажное, колючее сено. Низ живота обжигало от боли и спазмов — лучше бы она не вспоминала, следами чего были эти ощущения.
На несколько минут она застыла в какой-то прострации. Перед её глазами пронеслись картинки недавнего прошлого: крепко схватившие её за руки негодяи; склонившийся над беспомощным телом Инг; его уродливые руки, до воплей отчаяния сжимающие грудь... и другая часть тела калеки, которая жадно терзала её плоть самыми изощрёнными и извращёнными способами.
Вернуться в прошлое она не способна, но зато может попытаться не допустить этого снова.