Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

Алексей посмотрел на зрителей. Рокеры стояли молча. Лариса что-то кричала, но он не слышал ее. Алкоголь накатывал теплой душной волной, разливался теплом по телу. Страх ушел совершенно, сделанное казалось полной ерундой. «Сейчас я вам покажу», — сказал он вслух, двигатель «харлея» взревел, и он ринулся вперед — прочь от ямы, благо пологий склон позволял проехать беспрепятственно метров триста. Отъехав на достойное, чтобы смутить зрителей, расстояние, он, не останавливаясь, резко развернулся, расшвыривая вращающимися колесами землю и камни и на полном газу понесся к провалу.

Не доезжая метров десяти, он глубоко вздохнул, Широким, размашистым движением, начатым от плеч и волной прокатившимся по всему телу, откинулся назад, одновременно сгибая вперед спину, и поднял мотоцикл на дыбы, оторвав от земли переднее колесо. Мелькнула перед глазами узкая полоска бруса над пропастью, но все, что успел заметить Алексей, — это разбегающихся в разные стороны рокеров. Он летел прямо на них, уже миновав смертельный мостик.

Сбросив газ, он с такой силой опустил мотоцикл, что чуть не вылетел из седла, подпрыгнув на сиденье, но остановиться грамотно уже не смог. Алкоголь взял свое: его качнуло, и Алексей неуклюже повалился на землю. Хорошо, что «харлей» его не накрыл… Он поднялся пошатываясь, глупо и громко смеясь, и увидел будто сквозь плотный туман аплодировавшего Джимми, улыбающуюся Миранду… Покойника, который подошел и поднял его за плечи с земли, и удивился, когда вперед вышла Лариса, такая же бледная, да еще с ползущими по щекам слезами.

— Чего ревешь? — спросил Алексей и изумился, не услышав собственного голоса.

Глава 2

— Вы напрасно тратите время, пытаясь меня запугать.

Давид Ревич сидел, закинув ногу на ногу, и курил «Бак» — сигареты с изображением оленя на пачке и стоившие ровно доллар — бак, то есть. Звягин оценил его квартиру: студия на Брайтоне — это о многом говорит. В частности, о том, что хозяин квартиры далеко не жирует. Да еще эти сигареты. Если человек экономит на куреве, значит, дело — труба. Он знал многих очень богатых людей, куривших «Беломор», но в этом был свой шик. А здесь все очевидно — покупает мужик самое дешевое из того, что видит. Другие ему просто не по карману.

— Повторяю, — сказал Давид, — это бессмысленно. Я ничего уже не боюсь.

Он производил впечатление человека совершенно сломленного, опустившегося. В комнате было грязно и пыльно. Костюм Ревича, видимо единственный, был измят. В пятнах, воротник рубашки неопределенного, «советского» цвета являл миру отчетливую и видную издалека черную полоску от пота.

— У меня к вам встречное предложение, господин Звягин. Вы меня берете на работу — все равно кем, только не мешки таскать. Я больше не могу их таскать, годы не те. А я в благодарность за это отдам вам Лебедева. Видите, до чего меня довел мерзавец? — Ревич взмахнул рукой, демонстрируя убранство жилища. Это было лишнее — убранства как такового не было. Два кресла и кухонный стол. Вся одежда умещалась в прихожей в стенном шкафу. На столе стояли пустые и полупустые консервные банки с сахарной кукурузой и кока-колой. — Господин Лебедев меня кинул, — монотонно забормотал Ревич. — Кинул как мальчишку. Я до сих пор не могу встать на ноги. Мы с ним друзьями были. А он меня обманул. Я вам отдам этого господина с большим удовольствием. Только не надо меня пугать. Спроси ли бы просто: Давид, хотите это сделать? А я бы сказал: хочу… За долю малую, — добавил Ревич после небольшой паузы.

Звягин с облегчением вздохнул. Заниматься шантажом ему было противно, хоть и хотел он в свое время грохнуть сынка этого Давида. «Интересно, знает папаша, чем сын его в России занимался? Как он бандитов лечил после ранений, полученных в боях не за правое дело. Тоже „за долю малую“… Вся семейка у них, видно, за долю малую на многое готова».

— Вы, случаем, не антисемит? — неожиданно спросил Ревич.

Звягин удивленно поднял глаза и внимательно посмотрел на собеседника.

Давид Ревич удовлетворенно кивнул головой:

— Нет, вижу, что не антисемит. Вы умный человек, это заметно… Так вот, я — еврей. Понимаете, что я имею в виду?

— Надеюсь.

— Слава Богу, слава Богу… Значит, вы должны понять, что один и тот же гой меня два раза не проведет. Первый раз я сам крючок заглотил, а теперь он у меня как миленький все выложит…

— Господин Ревич…

— Бросьте вы к чертовой матери это идиотское обращение! Какой я вам господин? А вы? Вы что, тоже господин? Не обижайтесь, но у вас зона на лбу нарисована. Уж я-то вижу. Лоха какого-нибудь провести можно, но не Давида Ревича! Я же просил вас — не обижайтесь, — поспешно продолжил он, видя, как потемнело лицо Звягина. — Давайте о деле. Когда я могу начать?