Трофим и Изольда

Йога не помогла. И тогда, одновременно с получением первого в её жизни научного отличия, а именно школьной золотой медали, наша героиня вышла замуж за слесаря-сантехника. Что несомненно свидетельствовало об её близости к народу пусть и не в общем, а через отдельных его представителей. Молниеносный развод и новое замужество, тоже народное, вызвало у папы сердечный приступ. После третьего в дом, под видом терапевта, был приглашён психиатр. Он, произведя подробный анамнез, познакомился с функционирующим мужем, патологии, однако, не нашёл. Родителям напомнил что «о вкусах не спорят», а общему знакомому, который его и рекомендовал как уникального специалиста, заметил, что «парень здоровый, а девка ядрёна вот и вся недолга». Верен был его вывод или моя ссылка на противоречия между наследственностью с противоположных сторон трудно сказать, но с фактами приходится считаться. Тем более, с многочисленными фактами. Напрасно в ущерб собственным научным трудам набирал папа новых и новых аспирантов, дочь преданно служила народу. Самым долгим был её шестой брак, с каменщиком. О-о! Это был настоящий мужчина с шершавыми ладонями и мускулами, как бильярдные шары! И здесь я приступаю к тому, ради чего вторгся в область интимную: к словам. Точнее, к «крепким» словам. В интимные моменты дама почему-то менялась – вдруг и самым неожиданным образом. Присутствовать, конечно, никто не мог, но слышали почему-то многие, будто происходило это во время известного акта, обусловленного самим фактом брака. Будто в этот, безусловно, возвышенный миг, дама обращалась к мужу не презренной прозой, но высокими стихами, вроде:

«Каменщик, каменщик в фартуке белом.
Что ты там строишь? Кому?»

Так будто бы говорила она – каменщик же, не имея понятия о стихах и возвышенном, отвечал ей простонародной грубостью, называя вещи и действия их собственными именами. От чего она, конечно, падала в обморок, но испытывала при этом переполняющий восторгом оргазм. И приходила в себя без всякой помощи. Откуда знают? Э-э-эх...

Обычно муж был робок и молчалив.

Их брак закончился неожиданно и потрясающе. Ах, нет на свете нераскрываемых тайн! Всё, всё становится явным. Самым неожиданным образом и в самом неподходящем месте. Ну кто мог предвидеть эту встречу в центральной общественной уборной? А именно в её писсуарном отделении. С другой же стороны, места этого никто не минует и социальная справедливость здесь на предельной высоте: все, независимо от чина и занимаемого положения, делают одно и то же дело в одинаковых условиях. И никто не отделён от других, как то имеет место в соседнем, кабиночном зале. Шестой муж облегчался, щуря глаза от удовольствия. Боже! Лучше бы он их никогда не открывал. А главное, не открывали бы глаз соседи справа и слева. Да! Потому что справа стоял профессор, сотрудник и друг жены. Как и она, профессор подчёркивал свою близость к народу. И к каменщику в особенности, поскольку других знакомых рангом ниже доцента у него не было. И он особенно рад был встрече один на один, когда мог подчеркнуть эту близость, не стесняясь этикетом.

Но справа стоял... Ах, справа! Боже мой…

– Ебёна мать, – сказал профессор и почувствовал себя крутым демократом. – Как приятно после пива...

– Коллега, – перебил его с другой стороны редактор, – дорогой коллега! Что делать? Вы второй месяц держите вёрстку последней главы вашей книги! Я уже махнул рукой на свою прогрессивку, но план издательства...

Только стоявший в центре ничего не сказал. В эту минуту он умер дважды: как шестой муж и как представитель народа. Ибо оказался наглым обманщиком, и желая завоевать сердце возлюбленной, скрыл подлинный социальный статус: шесть поколений интеллигентных предков и две книги по теории музыки, вышедшие под псевдонимом. Его мускулистые руки не умели держать мастерок, первейший инструмент каменщика, а брезентовый фартук был бутафорией. Когда хозяин работал, фартук лежал в портфеле, а портфель стоял в гардеробе академической библиотеки.

Все трое замерли, не спрятав то, что полагается прятать, и не застегнув там, где принято застёгивать. Они бы стояли долго, но сзади нажали, растолкали, разделили, унесли.

Расставание супругов было вежливо-ледяным. Совершенно неожиданно Шестой осмелел, это случается, если человек вдруг стал самим собой.

– Каждый из нас на кого-нибудь или на что-нибудь похож, – сказал он громко и раздельно. – Один на шкаф, другой на Луну, третий, может быть, на верблюда. Ты похожа на полковую трубу.

Это было хуже матерной ругани, в тысячу раз хуже! Почему хуже, академик объяснить не могла. Но чувствовала – хуже. Оскорбительней.

– На... что?

– На полковую трубу. Ты блистательна и безапелляционна, даже играя самую примитивную мелодию!

И дама привычно рухнула в обморок. Хотя не было сказано ни одного «крепкого» слова. А когда её привели в чувство, на блестящем паркете валялись ненужный брезентовый фартук и мастерок, которым ушедший всё равно не умел пользоваться.