Троглобионт

Добравшись до дома, она почти сразу легла в постель и тут же уснула. Ей снились немцы с автоматами и засученными по локоть рукавами. Она пряталась от них по кустам в лесу, как Женя из фильма про тихие зори.

9. Ахтунг!

Курт Хейнер долго и с удовольствием мыл руки. Жестяной бак с краником казался здесь символом домашнего уюта. Здесь, то ли в русской, то ли в финской Карелии было совсем тихо, и о войне ничего не напоминало. Под Смоленском, откуда он благополучно убыл в связи с тяжелым ранением, такого комфорта не было.

Вообще-то он считал себя счастливчиком, по крайней мере, в эту войну.

Курт служил в вермахте с тридцать девятого. Почти сразу попал в Польшу, но звуки боя слышал только издалека, из второго эшелона. Побывал в Бельгии и Франции. Самым тяжелым воспоминанием того времени была скучнейшая подготовка к параду в Париже, но на сам парад он не попал, даже не знал, состоялся ли он вообще, потому что их дивизию срочно перебросили обратно в Польшу. Тут ему повезло, хоть и не так сильно, как хотелось бы – больше двух месяцев после 22 июня он просидел в военном лагере на переподготовке. Курт не был кадровым военным, служил на инженерной должности при штабе и, собственно, только в это время, как откровение, познал для себя некоторые тонкости военного дела, но числился-то он уже два года во фронтовых условиях. Поэтому, после учебы, получил чин оберлейтенанта и стал настоящим ротным командиром.

Сразу после этого начались его три круга ада. Еще в Польше, наблюдая за поездами с фронта, он перестал верить гебельсовским киноагиткам. Если там всё так хорошо и легко, как показывают в бодрых киножурналах, откуда берется столько раненых? Попав на этот фронт недалеко от Смоленска, он понял откуда. На первом круге, сменив растрепанных на позициях эсесовцев, он, с вверенными ему свеженькими, хорошо одетыми солдатами, получил приказ занять деревню Никольскую (это название до сих пор снилось Курту в ужасных снах). Через три дня дивизию сняли с фронта на переформирование. От роты Хейнера к этому времени осталось пятнадцать человек, вместе с ним и каптенармусом. В Польше им говорили, что идти в атаку против русских легко, потому что у них нет автоматов, а из винтовок они стреляют редко и еще реже попадают. У русских возле деревни Никольская, кроме винтовок, оказалось пять пулеметов и две маленьких пушки.

Второй круг был ничем не легче первого.

А на третьем круге Курту опять повезло. С очередной свежесформированной ротой он занял таки деревню Никольскую, правда, это было километрах в семидесяти восточнее первой. Сначала Курт подумал, что на карте ошибка, перепроверил, оказалось – всё правильно, Никольская. В эту деревню они вошли без боя, вечером. Передовые части стояли на несколько километров дальше, и появилась возможность хорошо отдохнуть – в деревянном доме крепко спится, но на рассвете их поднял грохот близких разрывов. Оказалось, что русские ночью прорвали фронт. Хейнеру всё же хватило времени кое-как организовать оборону перед тем, как появились русские танки. Он знал, что есть такой танк KB, но никогда бы не подумал, что он такой большой и страшный. На въезде в деревню один из этих танков просто раздавил немецкий танк Т-4 и пошел дальше, прямо на него. Курт уже мысленно простился с жизнью, когда произошло чудо: то ли своя, то ли русская артиллерия начала класть снаряды прямо на деревню. Скорей всего это были русские пушки, потому что снаряд попал KB в самое уязвимое место – в заднюю часть башни, и ужасный танк встал, а следующий снаряд отправил Курта в глубокотыловой госпиталь, раздробив ему осколком правую берцовую кость. Разве не удача?

Месяца через полтора, прямо в госпитале Курт Хейнер получил железный крест за уничтожение русского тяжелого танка.

Кость срослась надежно, но, видимо, стала немного короче и, не смотря на хорошее лечение в госпитале и отдых в санатории, хромота так и не прошла. Однако комиссия этой хромоты не заметила и оберлейтенант остался в рядах вермахта, правда, с ограничением по строевой. Вот тут-то где-то в кадрах и вспомнили про его гражданскую специальность, про то, что он по образованию архитектор.

Так вот он и попал сюда руководить десятком деревенских парней в военной форме, производящих ландшафтные работы на секретных объектах вермахта.

Оберлейтенант сполоснул и лицо, потом, зажмурившись, уткнулся в чистое, пахнущее солнцем полотенце. Аккуратно пристроив полотенце обратно на веревочку, он подошел к столу, где уже расположилась его гвардия.

– Хорошего всем аппетита.

– Вам так же, господин оберлейтенант.

Ответили почти хором. Только жополиз Хельмут Кронмайер прогнулся отдельно, он подал начальнику миску с едой, протер вилку с ложкой и положил рядом на салфетку.

– Вам зачтется, Хельмут.

– На том свете… горячими угольками, – вставил свое слово Хайнс Фишер, долговязый немолодой солдат, плотник, с грубым лицом, как будто вырезанным из серого сухостоя, если не топором, то широкой прямой стамеской, – Карл, передай пожалуйста горчицу… ну или, хотя бы, перец.