Троя

Однажды я посетил сборочный комплекс в космическом центре имени Джона Кеннеди, на мысе Канаверал. Экскурсовод упомянул, что временами под крышей здания, в сотне футов над бетонным полом, собираются настоящие тучи. Возьмите это сорокаэтажное строение, поставьте где-нибудь в углу того помещения, в котором я очутился, — и огромный комплекс вертикальной сборки затеряется здесь, как детская игрушка из конструктора «Лего», забытая в соборе Святого Петра.

Услышав слово «бог», вы, конечно, представляете себе самых популярных бессмертных — Зевса, Геру, Аполлона и пару-тройку других. Но тут их сотни, а комната полупуста. В милях над нами распростёрся золотой купол, заметно контрастирующий с прочими классическими зданиями на Олимпе (ибо греки ещё не открыли принцип сложения куполов), и звуки разговора гулко разносятся в каждом уголке этих изумительных просторов.

Полы кажутся выполненными из чеканного золота. Божества глядят вниз с округлых лож, опираясь на мраморные перила. Стены испещрены сотнями и сотнями арочных ниш, каждая из которых являет взору скульптуру какого-нибудь бога. Причём из тех, что присутствуют.

То тут, то там мерцают голографические изображения ахейцев и троянцев — в основном полноцветные, трёхмерные, в нормальный рост; люди спорят, едят, занимаются любовью или спят.

Ближе к середине сияющий пол опускается и образует впадину, в которой преспокойно уместились бы все олимпийские бассейны мира, вместе взятые. Здесь плавают, вспыхивая, картины Илиона, более совпадающие с реальным временем: обширные виды с высоты птичьего полёта, крупные планы, панорамная съёмка, полиэкран. Все диалоги раздаются будто бы у вас над ухом. Вокруг видеопруда, сидя на тронах из самоцветов, развалясь на роскошных ложах, стоя в белоснежных тогах со складочками, словно скопированных из комиксов, разместились боги. На сей раз важные боги — те самые, разрекламированные, известные каждому младшему школьнику.

Те, что попроще, сторонятся, пропуская Музу в центр, и я со всех ног бегу рядом. Дрожащая ладонь нервно стискивает золотой локоть хозяйки; теперь главное — не шаркнуть сандалией, не споткнуться, не чихнуть, не дышать. Похоже, бессмертные и в самом деле не замечают моего присутствия. Есть подозрение, что они довольно быстро дали бы мне понять обратное.

Муза останавливается в нескольких ярдах от Афины Паллады. Я чувствую себя трёхлетним малышом, вцепившимся в мамочкины юбки.

Одна из младших богинь, Геба, снуёт в толпе, наполняя блистающие кубки бессмертных неким золотым нектаром; несмотря на это, божества ожесточённо спорят. С первого взгляда ясно, кто здесь владыка, кто движет по небу чёрные тучи. Огромный, бородатый, умащённый благовониями Зевс, бог богов, восседающий на высоком престоле, — это вам не комикс, а страшная реальность. Его властное присутствие настолько осязаемо, что кровь в моих жилах застывает сгустками холодной слизи.

— Ну и как же нам повлиять на ход войны? — вопрошает Громовержец, а сам так и мечет негодующие взгляды в сторону своей супруги. — Или хотя бы на судьбу Елены? До каких пор богини вроде Геры аргивской или Афины, заступницы воинов, не прекратят вмешиваться в события по любому поводу? Зачем, спрашивается, было удерживать Ахиллеса от пролития крови Атрида?

Он устремляет штормовой взор на ту, что разлеглась на пурпурном ложе:

— Ты тоже хороша, улыбколюбивая Афродита: носишься с этим смазливым Парисом, отклоняешь от него острые копья, только пылинки не сдуваешь! Нет чтобы ясно выказать людям волю богов, а ещё важнее — волю Зевса! Вместо этого вы суете нос не в свои дела, защищая любимчиков даже вопреки судьбе! Менелай увезёт Елену домой, Гера, так что забудь свои интриги… Впрочем, кто знает, Илион может ещё одержать победу. И это решать не вам, горстке бессмертных женщин.

Гера поднимает к груди тонкие сцепленные пальцы. В поэме богиню столько раз величают «белорукой», что я почти поверил, будто её руки самые белые на Олимпе. Кожа у бессмертной и вправду молочная, но ничуть не молочнее с виду, чем у любой из богинь, собравшихся здесь, — не считая, конечно, Афины с её необычным загаром. Ну да, эти описательные пассажи — всего лишь дань гомеровскому типу эпической поэзии. Ахиллес, например, вечно зовётся «быстроногим», Аполлон — «дальноразящим», а имени Агамемнона предшествуют определения «пространнодержавный» и «повелитель мужей»; ахейцы в «Илиаде» почти всегда «пышнопоножные», корабли у них «чёрные» или «полые», и так далее и тому подобное.

Повторяемые эпитеты отвечали скорее суровым требованиям дактилического гекзаметра, чем выполняли описательные функции; с их помощью певец укладывал предложения в стандартный ритм. Я вообще подозреваю, что многие из ритуальных оборотов, таких как «встала из мрака с перстами пурпурными Эос» и прочая словесная мишура, лишь позволяли певцу выиграть лишнее время, дабы припомнить — если не выдумать заново — дальнейшую линию повествования.

И тем не менее, когда Гера в ярости ответствует супругу, я не могу удержаться и смотрю на её руки.