Троя

Но умереть… уйти — куда, не знаешь…
Лежать и гнить в недвижности холодной…
Чтоб то, что было тёплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли…
Чтоб радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала

В поток незримых вихрей и носилась,
Гонимая жестокой силой, вкруг
Земного шара и страдала хуже,
Чем даже худшие из тех, чьи муки
Едва себе вообразить мы можем?
О, это слишком страшно!..
И самая мучительная жизнь:
Всё — старость, нищета, тюрьма, болезнь,

Гнетущая природу, будут раем
В сравненье с тем, чего боимся в смерти.[114]

Харман ощутил, что снова плачет, свернувшись на холодном песке, но не от страха и чувства утраты. То были слёзы благодарности за возможность принадлежать людскому роду, откуда вышел гений, способный так думать, так чувствовать, так писать. Появление Барда на свет почти — почти — оправдывало человеческий ум, посмевший изобрести, построить, наполнить экипажем и спустить на воду субмарину, начинённую семьюстами восемьюдесятью шестью чёрными дырами, только и ждущими своего часа уничтожить будущее всех землян.

Внезапно мужчина рассмеялся. Мысль как-то перескочила на «Оду к соловью» Джона Китса, и Харман увидел — сам, без посторонней помощи, — учтивый поклон поэта в сторону Шекспира между строк, обращённых к заливающейся птице:

Ты будешь так же петь
Свой реквием торжественный, а я —
Я стану глиною глухонемой.[115]

— Троекратное ура в честь союза меж земляным комом Клавдия и глухонемой глиной Джонни! — прокричал мужчина.

Резкое усилие заставило его закашляться; на подставленной ладони остались кровь и три зуба.

Харман застонал, свернулся в песочном чреве и, дрожа, попытался улыбнуться снова. Его беспокойный мозг не мог прекратить думать о Шекспире точно так же, как язык не мог оставить в покое три дырки, образовавшиеся в дёснах. А насмешил умирающего куплет из «Цимбелина»:

Дева с пламенем в очах
Или трубочист — всё прах.[116]

До него только что дошла соль шутки. Каким же нужно быть гением, чтобы даже в погребальную песню вложить столь по-детски игривый юмор?

С этой мыслью мужчина исподволь соскользнул в холодное забвение и уже не чувствовал накрапывающих капель ледяного дождя.

Харман проснулся.

Это само по себе было чудом. Разлепив спёкшиеся от крови веки, он увидел серое, стылое, угрюмое предрассветное небо и тонущие во мраке стены Бреши ста с лишним футов высотой. И всё-таки он проснулся.

Второе чудо: мужчина ещё мог двигаться, хотя и с огромным усилием. Четверть часа он пытался удержаться на трясущихся руках и коленях, затем подполз к ближайшему валуну, торчащему из песка, и ещё десять минут поднимался на ноги, после чего едва не рухнул обратно.

Теперь супруг Ады был готов продолжать свой путь… Но он забыл, с какой стороны находится запад.

Бесконечная Брешь простиралась в обоих направлениях, между которыми не было ни малейшей разницы. Дрожа всем телом, испытывая боль, которой он и не мог себе вообразить, Харман стал бродить кругами, разыскивая собственные ночные следы. Вот только твёрдый камень не хранил отпечатков, а дождь, едва не заморозивший человека до смерти, начисто смыл все следы босых ног.

Мужчина сделал четыре нетвёрдых шага в одну сторону. Потом, убеждённый, что возвращается к субмарине, развернулся и восемь раз переставил ноги в противоположном направлении.

Бессмысленно. Плотный покров из туч низко провис над Брешью, сделав неразличимыми запад и восток. Хармана воротило с души при мысли о том, чтобы нечаянно побрести обратно к затонувшей подлодке, нашпигованной чистым злом, а также снова удалиться от Ады и Ардиса, ведь накануне мужчина с таким трудом сокращал ненавистное расстояние!

Он доковылял то ли до южной, то ли до северной водяной стены и уставился на своё отражение в отблесках медленно разрастающегося предрассветного зарева.

В ответ на человека уставилось незнакомое существо, голая полумумия. Багровые подтёки по всему телу: на впалых щеках, на груди, предплечьях, трясущихся ногах и даже внизу живота — огромное пурпурное пятно. Харман опять закашлялся — и потерял ещё два зуба. Казалось, отражение в тёмной воде плакало кровью. Безотчётно, словно желая привести себя в порядок, мужчина отбросил со лба налипшую чёлку.