Троя

Прямо над щелью Бреши примостилось яркое солнце. Неужто всё ещё восход? Или мужчина брёл в обратную сторону? Нет, он просто не заметил, как провёл в дороге целый день. Светило спустилось из-за туч и готовилось сесть на другом конце длинного коридора Бреши.

Харман сделал ещё два шага вперёд — и упал навзничь.

На сей раз он уже не смог встать на ноги. Мужчина собрал все силы и приподнялся на правом локте, чтобы увидеть заход солнца.

Рассудок прояснился, мысли обрели удивительную чёткость. Шекспир, Китс, религии, рай, смерть, политика, демократия — всё это уже не волновало умирающего. Он думал о своих друзьях. Внутреннему взору предстало смеющееся юное лицо неутомимой Ханны в день плавки у реки; как же ликовали её друзья, отлив самый первый бронзовый артефакт за многие и многие тысячи лет! Вспомнился учебный бой между Петиром и Одиссеем в те дни, когда бородатый грек подолгу распространялся о своей философии, затевая странные игры в вопросы-ответы на зелёном холме позади Ардис-холла. Сколько страсти, сколько радости было в тех занятиях!

В ушах зазвучал сиплый, циничный голос Сейви, потом её же — ещё более хриплый — смех. А как вопили они с кузеном Ады от радости, когда старуха вывезла их на вездеходе из Иерусалима, в то время как тысячи войниксов напрасно мчались вдогонку! Лицо Даэмана словно раздвоилось перед глазами Хармана: пухлый, поглощённый только собой юнец (таким он был при первой их встрече) — и серьёзный поджарый мужчина, которому можно доверить и собственную жизнь (таким Харман оставил его несколько недель назад, улетая из Ардиса на соньере).

Наконец, когда светило аккуратно село в океанский разлом, едва зацепив боками стены Бреши — Харману даже померещилось рассерженное шипение, и он невольно хмыкнул, — мужчина принялся думать о своей любимой.

О её улыбке, очах и ласковом голосе. Умирающий вспомнил смех Ады, её прикосновения, их последнюю близость. Уже захмелев от ласк, супруги сонно отвернулись в разные стороны, но вскоре вновь прижались телами, ища тепла друг друга. Сначала жена обвила его правой рукой, приникнув к спине, а позже ночью уже сам Харман прильнул к её спине и безупречным ягодицам, обнял милую левой рукой, тихонько сжал её грудь ладонью и, даже засыпая, ощутил, как в сердце шевельнулся горячий восторг.

Веки покрылись коростой засохшей крови; теперь мужчина не мог ни моргнуть, ни по-настоящему закрыть глаза. Заходящее солнце, утопившее свой нижний край за горизонтом, выжигало на сетчатке оранжевые и красные пятнышки, но это не имело значения. Человек понимал: ему уже никогда и ни на что не придётся смотреть. И он предался мыслям о возлюбленной, глядя, как верхнее полушарие понемногу исчезает за окоёмом.

Тут нечто вошло в поле зрения и загородило собой закат.

Несколько долгих мгновений умирающий разум не мог оценить произошедшее. А ведь нечто вошло в поле зрения и загородило собой закат!

Всё ещё припадая на правый локоть, мужчина потёр заскорузлые веки тыльной стороной левой руки.

В каких-то двадцати футах к западу от Хармана стояло незнакомое существо, появившееся, должно быть, из северной стены. Ростом и даже в какой-то степени видом оно походило на восьми-девятилетнего человеческого ребёнка, одетого в нелепый костюм из металла и пластика. На месте глаз малыша чернела зрительная пластина.

«У края гибели, когда мозг начинает умирать от недостатка кислорода, — без спроса вмешалась молекула протеиновой памяти, — галлюцинации — типичное явление. Отсюда частые рассказы вернувшихся к жизни людей о длинном туннеле с ярким светом в конце и…»

К чёрту. Харман как раз глазел на яркое сияние в конце предлинного туннеля, хотя от солнца уже остался тонкий краешек, а на стенах Бреши переливались миллионы живых серебристых бликов.

И всё же мальчик в чёрно-красном костюме из металла и пластика был настоящим.

Тут на глазах у мужчины сквозь северную стену Бреши протиснулось нечто гораздо более крупное и странное.

«Защитное поле пропускает одних лишь людей и то, что на них», — ошалело припомнил Харман.

Однако второй пришелец ни в коей мере не походил на человека. Чужак двоекратно превосходил размерами самые большие дрожки, а формой напоминал исполинского робота-краба. С огромных клешнёй, множества металлических ног и гигантского помятого панциря, громко журча, лились потоки воды.

«Меня не предупреждали, что предсмертные минуты бывают настолько забавны», — подумал мужчина.

Похожее на ребёнка существо приблизилось и заговорило по-английски.

— Сэр, — произнёс пришелец мягким голосом (так мог бы изъясняться будущий сын Хармана), — разрешите предложить вам помощь?

87

Едва рассвело, а пятьдесят тысяч войниксов уже надвигались со всех сторон. Ада помедлила у Ямы, чтобы взглянуть на растерзанный труп Сетебосова отродья на дне.

Даэман коснулся руки кузины.

— Не горюй. Рано или поздно мы всё равно бы его прикончили.

Женщина покачала головой:

— Я и не думала раскаиваться, — и крикнула Ханне и Греоджи: — Поднимайте в воздух небесный плот!