Троя. Герои Троянской войны

— Плыву! — отозвалась молодая женщина, разворачиваясь в воде. — Только отвернись пожалуйста…

— Отвернусь, когда ты подплывешь ближе, — сердито воскликнул юноша. — Сейчас я все равно вижу только твою голову.

— Меня ты видишь всю, господин! — возмущенно подала голос Эфра.

— Что?! Тебя? Да было бы, на что смотреть! — отрезал базилевс.

— Ну, когда-то, возможно, и было! — не смутилась дерзкая рабыня.

— Это было задолго до моего рождения, — съязвил Неоптолем. — И потом, ты же не голая, а в какой-то тряпке. Лучше поторопилась бы подать одежду твоей госпоже — я не могу ждать долго.

В это время Андромаха коснулась ногами дна, и над водою показались ее округлые плечи. Она остановилась, выжидающе глядя на Неоптолема, и тот, проклиная свою слабость, покорно отвернулся.

Он слышал позади шуршание ее одежды и представлял себе, как она, изгибаясь своим тонким легким телом, проскальзывает сквозь темные складки, расправляет ткань на плечах, наклонив головку, застегивает пояс, как зашнуровывает сандалии, по очереди ставя сперва одну, потом другую точеную ножку на камень…

— Я оделась, Неоптолем!

Юноша обернулся. Она стояла, подняв руки, поправляя прическу и втыкая во влажные волосы черепаховые гребни. Ее покрывало, наброшенное на плечи, спускалось до колен, такое же густо-синее, как и платье. Все четыре года, что она жила в Эпире, Андромаха носила только темно-синюю одежду и не надевала никаких украшений. Неоптолем знал, что означает для троянцев этот цвет, и ни разу не предложил женщине надеть что-то другое. Это молчаливое уважение к ее трауру только усиливало благодарность молодой пленницы своему хозяину.

— Эфра! — юноша повернулся к старой рабыне, тоже успевшей одеться и взять свою корзинку. — Ступай вперед, отвяжи моего коня и веди его во дворец. Для охраны возьми Тарка. А мы с госпожой пойдем пешком — я хочу поговорить с нею так, чтобы нас не слышали и не подслушивали.

Эфра поклонилась, а Андромаха, повернувшись к зарослям, звонко позвала:

— Тарк! Ко мне!

Громадный пес тут же явился на зов.

— Тарк, ты пойдешь с Эфрой, — приказала женщина. — Вперед пойдешь, понял?

Пес вильнул хвостом и, ткнувшись мордой в руку хозяйки, послушно побежал вслед за рабыней, уже исчезавшей в полумраке зеленого коридора акаций.

— Что-то случилось? — спросила Андромаха, заглядывая снизу в нахмуренное лицо юного царя.

— Идем! — он тоже зашагал к тропе, стараясь идти медленнее и делать шаги покороче, чтобы женщина могла поспевать за ним. — Да, случилось. И нам с тобой нужно кое-что решить. Сегодня и сейчас.

Суровость его голоса и жесткий тон насторожили и даже слегка испугали Андромаху.

— Что? Скажи… — проговорила она, робко касаясь его руки.

Они шли среди тихо шелестящих акаций, чьи пушистые ветви задевали их и осыпали зелеными чешуйками. Редкие блики солнца, проникая то тут, то там в прорехи зеленой стены, скользили по их лицам и плечам.

— Менелай приехал, — сказал глухо Неоптолем. — Сегодня пришли два корабля, завтра к утру должны подойти два других — с ними приплывет Гермиона, дочь царя Спарты.

— На которой он хочет тебя женить? — спросила Андромаха, без раздражения и без удивления. — Но ведь год назад они уже приезжали…

— Да, — голос юноши звучал жестко, он невольно, волнуясь, ускорял шаги, и его спутнице приходилось почти бегом догонять его. — Менелай давно задумал эту женитьбу. Стань я одним из базилевсов во Фтии, разделенной на три части и очень небогатой, ему, возможно, и не так уж хотелось бы меня в зятья… Но Эпир достаточно велик и богат, а главное, после разделения Фтии с соседствующей Фтиотидой у нее нет выхода к морю, а здесь — огромная морская граница. И царь Спарты давно мечтает о союзничестве со мной. Потому год назад он и привез сюда Гермиону. И она, как назло, тут же в меня влюбилась!

Последнее восклицание вырвалось у Неоптолема невольно, и в нем прозвучала такая злость, что Андромаха чуть вздрогнула.

— Разве она виновата в этом? — спросила молодая женщина. — Она — твоя ровесница, и…

— Ничего подобного! Она на два года старше. Ей уже девятнадцать.

— Но я старше тебя на семь лет, — слегка улыбнувшись, сказала Андромаха. — Мне же двадцать четыре.

— Сколько лет тебе, не имеет никакого значения — отрезал Неоптолем. — Да и сколько Гермионе, тоже неважно. Она влюбилась в меня, а я ее не люблю, потому что вот уже четыре года люблю тебя. Это мы оба знаем и не об этом сейчас говорим. Год назад, когда Менелай явился со своим сватовством, я отговорился тем, что еще слишком молод для женитьбы. Я надеялся, что Гермиона вскоре забудет обо мне и выйдет за кого-нибудь — о ней говорят, что она чуть похуже своей матери Елены, а так тоже красавица. Я и сам вижу, что она красива, и даже очень, и думал… Так ведь нет! Менелай говорит, за год она извелась мыслями обо мне и извела отца мольбами снова сюда приехать и все же мне навязаться!

— Неоптолем! — прервала его пылкую речь Андромаха. — Послушай… Отчего ты так не хочешь жениться на ней? Ведь этот союз был бы для тебя еще выгоднее, чем для Менелая, если только я что-то понимаю во всем этом….