Троя. Герои Троянской войны

Неоптолем остановился так резко, что женщина чуть не налетела на него, и тоже остановилась. Его лицо горело.

— Нет, это ты послушай меня! — воскликнул он, едва сдерживая гнев. — Четыре года назад я дал тебе слово, что никогда не посягну на тебя… Я когда-нибудь свое слово нарушал? За четыре года я его хоть раз нарушил?

— Нет, — твердо ответила женщина.

— Так. Хорошо. Мы с тобой подружились, и я честно старался этим довольствоваться. Но год назад, спровадив Гермиону с отцом, я попросил тебя стать моей женой. Женой, а не наложницей. Ты отказалась.

— Но я не могу, Неоптолем! — жалобно воскликнула Андромаха. — Я очень уважаю тебя, я бесконечно благодарна тебе, но я не могу дать тебе того, чего ты просишь, не могу дать любви. Я люблю Гектора. Люблю, понимая, что он умер… Я не виновата!

— И я не виноват! — крикнул юноша, чувствуя, как его охватывает невыносимая дрожь. — Я четыре года пытаюсь тебя не любить. Я до одури упражняюсь в воинском искусстве с Пандионом и с другими воинами, сутками гоняюсь по лесам за ланями, пантерами и кабанами, довожу себя до изнеможения… но приезжаю во дворец, вижу тебя и снова дурею от страсти к тебе! Я пробовал ходить к гетерам… Помнишь, я тебе как-то в досаде хвалился, как мне у них бывает хорошо? Так вот — я врал! Ничего у меня с ними не выходит — они мне гадки. Их ужимки, их липкие руки, их запах, — все, все это не настоящее! Год назад, когда ты сказала, что не будешь моей женой, я снова пытался себя сломать, не думать о тебе вовсе. Помнишь, я уехал на целый месяц? Охотился, гонялся за шайкой разбойников, которые не давали жить двум-трем селениям. Перебил их, как диких гусей. И едва дожил до возвращения, чтобы только увидеть тебя, просто увидеть, Андромаха! Я знаю, как ты боишься этих слов и этих моих признаний, но я не виноват, так же, как и ты… Ты любишь Гектора, а я люблю тебя, и я живой! Я живой, слышишь!

— Но Гектор тоже никогда не станет для меня мертвым, и он мой муж! — прошептала женщина. — Я клялась ему у алтаря… О, Неоптолем! Что с тобой? На тебя смотреть страшно!

— Как тогда, на корабле? — он провел рукой по лицу, затем стиснул кулаки так, что пальцы захрустели. — Все… Сейчас пройдет. Уже прошло. Говорят, с отцом такое бывало. Ты его такого видела?

— Да, — она перевела дыхание и кивнула. — Один раз. Когда они с Гектором чуть было не поссорились. Гектор наговорил ему всяких обидных вещей, и я испугалась, очень испугалась…

— А! Ты рассказывала мне, — вспомнил юноша и улыбнулся, окончательно овладевая собой. — Это когда отец влюбился в Пентесилею. Но он же тогда и попросил прощения у Гектора, да?

— Да.

— Ну, вот… Я прошу прощения у тебя. И давай говорить спокойно. Сейчас дело куда серьезнее, чем год назад. Менелай так просто не уедет.

— Почему?

Разговаривая, они дошли до конца акациевой рощи и стояли возле виноградника. Над лозами, с которых свисало уже немало совсем созревших гроздей, вились пчелы, от их жужжания и от полуденного тепла воздух дрожал, полный густого пьяного запаха.

Неоптолем вздохнул и вновь заговорил, теперь уже совсем спокойно.

— За этот год многое изменилось, Андромаха. Я прежде тебе не рассказывал, но теперь расскажу, что произошло в Микенах. Когда Атрид Агамемнон, старший брат Менелая, вернулся с войны, он был тут же убит.

— О Артемида-дева! — воскликнула Андромаха. — Убит у себя дома?!

— Да. Не подумай, что я его особенно любил, но это было так подло… Его зарезала в бане собственная жена, Клитемнестра… Пока он воевал под Троей, она все это время жила с любовником, вот они вдвоем это и задумали. И этот самый любовник, его имя Эгист, стал ее мужем и воцарился в Микенах.

— И прочие цари признали его?! — изумилась молодая женщина.

Неоптолем усмехнулся и пожал плечами.

— А как было его не признать? Он женился на овдовевшей царице… Войско, правда, могло взбунтоваться, но этот мерзавец им тут же выставил чуть не весь погреб царских запасов вина, и бунт утих. Ну а прочие цари… Я, например, не принял послов Эгиста, когда они явились для какого-то там договора. Просто сказал, что не знаю такого царя. Менелай собирался, разумеется, объявить Микенам войну, но сразу по возвращении из-под Трои это было невозможно — воины слишком устали. А потом Атрид Менелай понял, что никто из царей не поможет ему мстить за брата — Агамемнона боялись, но любили примерно, как и я…

— Как все это гнусно! — Андромаха сорвала виноградную кисть и вертела в руках, не замечая, что несколько сочных ягод лопнуло, и душистый сок течет по ее ладоням. — Я не просто не любила Агамемнона, я его ненавидела, но ваши базилевсы… Они же перечить ему не смели, слушались его приказов, а теперь спокойно мирятся с тем, что в богатейшем из ваших городов правит его убийца!