Троя. Герои Троянской войны

— Итак, — торжественно проговорил Александр Георгиевич, совершив ритуальный круг с заварным чайником и поровну влив янтарную заварку в три чашки своих бывших студентов, — итак, я вчера полностью закончил переводить и, надеюсь, вы все, прочитав роман до конца, поможете мне своими советами. Кое-что нужно исправить, кое-что дополнить.

— Что тут еще дополнять?! — изумилась Аня. — Тут и так столько событий, что голова идет кругом!

— По мне, так это — не обижайтесь, Александр Георгиевич, даже интереснее самих греческих мифов, — признался Виктор. — Даже как-то и не вспоминаются прежние сюжеты. А то я вначале думал, что во второй книге будет что-то из «Одиссеи»…

Каверин посмотрел на Сандлера и улыбнулся:

— Ты был очень хорошим студентом, Витя. И главное, что у тебя всегда было хорошо, так это интуиция. Помню, этим отличались твои ответы. И прочитать не прочитаешь, но сам поймешь, почувствуешь, чем там должно кончиться, и как должны дальше развиваться события.

— Но тут-то я не угадал!

Профессор долил в чашки кипятку и уселся в свое кресло.

— Сегодня я хочу по старой памяти почитать вам вслух. И мы вместе посмотрим, что там угадалось, что нет… Одна из самых, на мой взгляд интересных частей романа еще впереди. А коль скоро вы приехали с утра, то я, может, успею прочитать вам и две части…

ЧАСТЬ VI ПОСЛЕДНИЙ ОСТРОВ

Глава 1

Шторм усиливался. Ветер, будто исполнившись ненависти к волнам, налетал на них уже не порывами, но давил стеною, при бешеной скорости и силе обретшей почти ощутимую плотность. У волн теперь не оставалось времени, чтобы откатываться назад и затем вздыматься снова — они неслись, спасаясь от лавины ветра, также обратившись в лавину — в единое, гигантское, мчащееся все вперед и вперед тело. Масса воды обрела железно-серый цвет, и белые вспышки пены, то и дело возникающие на высоченных гребнях, делали этот цвет еще гуще, еще мрачнее.

Казалось, ничто не сдержит эту массу в ее движении. Но вечные соперники волн, скалы с обычным своим равнодушием ожидали их ударов. Каждый набег ревущей клокочущей оравы волн невидимо разрушал камень, вырывая его частицы, вытачивая в нем впадины и провалы, однако сотни и сотни лет нужны были морю, чтобы отнять у скал хотя бы пол-локтя пространства, и мириады волн рождались и умирали за это время, видя скалы прежними, все такими же несокрушимыми, неподвижными, твердо и неколебимо встречающими их безумный и бесполезный натиск.

Берег был высок, и даже самые громадные морские валы, расшибаясь о красновато-желтую массу утесов, не доставали жадными брызгами их вершины. А потому среди ребристых уступов этих вершин безбоязненно росли низкие кудрявые сосенки и цепкий шиповник, а во впадинах и щелях гнездились ласточки и голуби, уступая иные утесы чайкам, которых здесь тоже было великое множество, и которые лишь при наступлении настоящей бури попрятались, чувствуя, что ветер вот-вот расшибет их с лета о камни. До этого они носились над вздыбленными волнами, ловя на лету подхваченных пеной рыбок, и кричали, нарушая своими резкими криками монолитный рев шторма. Когда они исчезли, к грохоту расшибающихся о скалы валов не добавлялось более никаких звуков, лишь изредка вопль морского орла[55] прорывался сквозь него, точно крик утопающего, и снова море и скалы вели свой грозный спор вдвоем.

Среди верхних уступов одного из утесов, в небольшой впадине, прислонившись спиной к покрытому тонкой пеленой мха камню, сидел человек. Крохотный костерок, разожженный им на рассвете в небольшой ямке, давно догорел, и сейчас он аккуратно засыпал мелкими камешками и клочками мха темное пятно золы, в которую зарыл скорлупки голубиных яиц — он испек в горячей золе около десятка этих яиц и уже съел их, лишь отчасти утолив голод. Вот уже третий день, кроме яиц, ему ничего не доставалось — буря бушевала давно и не было возможности спуститься к морю и наловить рыбы или хотя бы набрать ракушек.

Человек не боялся рева моря — он хорошо знал, что туда, где он укрылся, волны не достанут. Не достанут здесь и люди, и это устраивало его еще больше…

Если бы кто-то мог увидеть этого человека среди желтоватых скал и вцепившихся в их ребра тощих сосен, то счел бы его здешним, родившимся в этих диких местах — так дик был его вид.