Троя. Герои Троянской войны

— Будь, что будет! — Гектор обнажил меч и рванулся вперед, увидав, что его брат уже протягивает руку, чтобы взять страшный кубок.

— Тихо! — Пентесилея одним змеиным движением выскользнула на карниз и шепнула, не оборачиваясь: — Скройтесь, а когда начнется шум и свалка, спускайтесь и нападайте!

В это время Ахилл взял кубок и поднял к своему лицу. Сознание героя окутывал какой-то странный сладкий туман, ни одна ясная мысль не могла проникнуть сквозь эту завесу. Где-то, на грани реальности, он, быть может, понимал, что происходит что-то не совсем правильное. В какой-то миг он задал себе вопрос: отчего не позвал войти в этот чертог брата и жену, раз вошел с такой абсолютной уверенностью, что здесь нет и не может быть никакой опасности? Но что-то твердило изнутри: «Нельзя, нельзя! Нельзя вообще говорить о них!» И он о них промолчал, лишь назвав себя этой неведомой красавице и сказав, что его корабль разбила буря. Где-то, далеко-далеко, там, где он еще оставался прежним Ахиллом, дрожала и билась другая мысль: «Не то! Здесь что-то не то и не так…» И тут же ее успокаивало точно идущее извне: «Да что такого? Ну, если и не то… Ничего же не будет!..» Такое бывает в тяжком сне, когда знаешь, что необходимо проснуться, но понимаешь, что не проснешься, и успокаиваешь и убаюкиваешь себя тенью мысли — во сне ведь не случится настоящей беды… Однако, ему было при этом хорошо, так хорошо, как давно не бывало. Ему было так спокойно, будто все было уже позади, а вернее, будто ничего и не начиналось…

— Отведай моего десятилетнего вина! — прожурчал голос красавицы, и ее ласковая рука тронула его плечо, как крылышко бабочки, невесомо и осторожно. — Вся сладость и вся пьянящая сила винограда в этом вине!

Отведай моего десятилетнего вина! — прожурчал голос красавицы

— За твою красоту! — он ответил улыбкой на ее улыбку и поднес кубок к губам.

И в это мгновение, рванувшись откуда-то сверху, по залу просвистела стрела и пронзила кубок в руке героя, пройдя в двух пальцах от его лица. Вино хлынуло ему на тунику, на колени, он от неожиданности едва не выронил кубка, и в полумрак его сознания ворвалась первая четкая мысль: «Опасность!»

И в это самое мгновение зал огласил дикий визг, и все увидели, как всклокоченная женская фигура пронеслась по верхнему карнизу, безумными прыжками скатилась по одной из лестниц и затем, продолжая неистово визжать, прыгнула на стол.

Стражники, служанки, все — даже сама колдунья — оцепенели, ничего не понимая.

Женщина в короткой черной тунике, окруженная змеями черных распущенных волос, сшибая и раскидывая украшающие стол яства, подлетела к Ахиллу и с торжествующим воплем вырвала из его руки пронзенный стрелой кубок.

— Это вместо твоего сердца, предатель! Изменник! — закричала она, потрясая кубком и топая ногами так, что брызги от раздавленных виноградин летели в стороны, как на настоящей давильне. — Так ты мне платишь за мою преданность, за мою любовь?! Бегаешь к шлюхам?! Надо было убить тебя!

— Пентесилея! — вскрикнул потрясенный герой и почувствовал, как туман, обволакивающий его сознание, разрывается, и реальность возвращается, прогоняя дурман. Оставаться в прежнем сладко-умиленном состоянии во время таких событий мог бы только умалишенный.

— Скотина! — вопила амазонка, прыгая со стола к нему на колени и без смущения запуская растопыренные пальцы в густую массу его волос. — Не насытился красотками?! Ишь нашел гетерочку! Вся в розовом маслице, ручки как персики! А у меня пальцы стерты тетивой и секирой, и кожа черна от загара… Из-за тебя, неблагодарный!!!

Весь этот поток воплей и упреков она изрыгала с дико искаженным лицом, визжа и шипя, как огромная обезумевшая кошка. Цирцея, вначале, казалось, испуганная, при виде диких ужимок незнакомки начала усмехаться, а стража уже откровенно покатывалась, глядя, как огромного и могучего богатыря треплет за волосы взбешенная женщина.

Когда Ахилл, немного опомнившись, оторвал руки жены от своих кудрей, не без урона для них, Пентесилея с тем же визгом замахнулась и влепила ему пощечину, с такой силой, что его голова мотнулась назад.

Этот удар почти начисто разрушил действие колдовского дурмана, оказавшись самым неожиданным и самым сильным средством из всех, какие можно было применить. Впервые в жизни великий Ахилл получил пощечину, и ее нанесла ему женщина, его жена, на глазах нескольких десятков людей!

С ревом раненого быка герой вскочил на ноги, отшвырнув амазонку, будто котенка.

— Ты что?! — громовым голосом крикнул он. — Одурела?! Что с тобой?

Она перекатилась через голову, отлетела через стол почти до противоположной стены, но тут же, под отчаянный хохот стражников, вновь вскочила на стол и, бросившись к мужу, схватила его за плечи:

— Ни-ког-да не прощу-у-у! — взвыла она, но, приблизив лицо, с безумно горящими глазами к самому лицу Ахилла, еле слышно произнесла совершенно другим, очень ясным голосом:

— Ахилл, эта женщина — колдунья, вино отравлено, и все это ловушка. Надо спасаться отсюда!