Троя. Герои Троянской войны

Отверстие, с виду обычный вход в горную пещеру, оказалось окном, из которого, с высоты примерно в пятьдесят-шестьдесят локтей, открывался огромный дворцовый зал. Окно располагалось под самым его сводом, сплошь затянутым дымчатой зеленоватой тканью, так что снизу, верно, казалось, будто над волшебным чертогом опрокинулось море… Вдоль стен зала поднимались причудливые колонны, кое-где обвитые ползучими растениями с крупными и яркими цветами. Пол был застелен коврами такой же яркой расцветки, как тот, что покрывал ступени у входа. Посреди стоял низкий стол с разбросанными вокруг него подушками, кожаными и матерчатыми, расшитыми тонким золотым узором, а на самом столе было множество блюд и кувшинов. Сверху можно было разглядеть, что на блюдах темнеют тушки жареных голубей и ломтики козлятины, розовеет тушеная рыба, горками высятся золотистые лепешки и поблескивают крупные грозди спелого винограда.

Вдоль стен чертога стояли высокие светильники, ярко полыхающие, потому что не будь их, пещеру-дворец освещало бы только то самое окно, в которое сейчас смотрели Гектор, Пентесилея и Одиссей.

Между светильниками неподвижно, как бронзовые скульптуры, стояли десятка четыре темнокожих стражников, одетых так же, как тот, который пытался напасть на Пентесилею и вооруженных не только луками, но и довольно длинными прямыми мечами. Девушки, тоже черные, одетые в светлые платья, прислуживали за столом — одна из них ритмично взмахивала опахалом, остальные пять или шесть подносили новые блюда с угощениями.

Однако все это путешественники лишь мельком заметили и отметили про себя. Их взгляды соединились на двух фигурах, привольно раскинувшихся среди подушек. На хозяйке дворца-пещеры и ее госте.

Женщина в пурпурной одежде, словно сотканной из вечерней зари, легкой и почти совершенно прозрачной, стояла на коленях, ласковым движением протягивая герою кисть винограда. Видны были лишь ее точеная полуобнаженная спина и волны каштановых, отливающих золотом волос, переплетенных то ли белым шнуром, то ли нитями жемчуга.

Ахилл полулежал, опираясь на локоть, в самой небрежной и беспечной позе. Его лицо было обращено как раз в сторону смотревших, и Гектора поразила улыбка брата — совершенно детская, исполненная какой-то наивной радости. Вместе с тем, в этой улыбке было нечто настолько не настоящее, не свойственное Ахиллу, что она изменила даже само его лицо.

— Как будто не он! — прошептала амазонка, точно отвечая мыслям Гектора.

— Это действие дурмана! — тоже шепотом ответил Одиссей. — Но колдовским вином она его еще не поила: он ей что-то говорит и еще сознает себя собой, хотя и плохо понимает, что делает…

Цирцея взяла со стола еще одну виноградную гроздь и вновь подала гостю. Мелькнул ее профиль, тонкий, как рельеф камеи, нежный, как у совсем юной девушки. Розовые пальцы оторвали большую виноградину и осторожно поднесли к губам героя, который ухватил маленький плод, невзначай коснувшись ртом и этих мраморных пальчиков.

— Откуда на этом проклятом острове виноград? — спросил Гектор, понимая, что задает дурацкий вопрос и боясь признаться, что совершенно растерялся. — Земля сухая, ветры… Или это тоже колдовство?

— Виноград растет во впадине на вершине центральной горы. — ответил Одиссей. — Там плодородная земля, и ветер туда не достает.

— Что будем делать? — спросила Пентесилея. — Не похоже, чтобы у нас было много времени.

Она рискнула сильнее наклониться, сунув в окно голову, и увидела, что под этим окном тянется узкий, без перил, карниз, а справа и слева от него идут вниз такие же узкие деревянные лесенки.

— Спускаемся и нападаем? — предложила амазонка. — Стражи не больше сорока человек, и мы успеем их перебить, пока не прибегут другие.

— Стой! — Одиссей схватил ее за руку. — Не все так просто, не то я бы их тут уже и сам перебил, за два-то года… Во-первых, проклятая ведьма умеет колдовать, и мы не знаем, что за пакости есть у нее в запасе. А во-вторых — смотрите! Видите, под этой зеленой тряпкой — сеть?

Действительно, почти невидимая на фоне драпировки сводов, в воздухе качалась густая сеть, подвешенная так, что она накрывала половину зала, не доставая лишь той его части, где располагалась во главе стола Цирцея со своим гостем.

— Я давно ее заметил! — той же скороговоркой пояснил итакиец. — В одно мгновение стража отцепит ее от крючьев крепления, и она, как сачок, упадет на любого, кто под ней окажется. Это — тоже ловушка, очевидно, на всякий случай. Мы вряд ли успеем пробежать под ней, даже если спустимся по лестнице так быстро, что стрелы стражников не достанут нас. И незаметно не проскользнешь. Вот если бы чем-то их отвлечь… Тогда бы… Ах, сатиры рогатые! Сейчас будет поздно!

Он воскликнул это, увидав, как одна из служанок по сигналу хозяйки, подала ей небольшой серебряный кувшин с узким и длинным горлом, и как Цирцея, привстав, наполнила серебряную чашу и протянула ее гостю. Ее лица по-прежнему не было видно, но смотревшие были уверены, что она улыбается, сладко и ласково.