Троя. Герои Троянской войны

— Да, Ахилл! Да, ты прав! — впервые голос базилевса сорвался и выдал бешенство. — Да, это только тебе под силу убивать сразу сотни врагов и оставаться невредимым, а я этого не могу… Да, мое положение опасно, может быть, безнадежно. И что ты мне посоветуешь, величайший из воинов? Пойти в свой собственный дом безоружным, низко поклониться этим скотам, дружелюбно их приветствовать и попросить ради всех богов отдать мне мою жену и мое царство?! Так?!

— Да что ты раскричался? — совершенно спокойно проговорил Ахилл. — Разве ты один? Разве мы с тобой не говорили об этом еще на корабле? Я сказал, что мы окажем тебе помощь, если она понадобится, и я не отказываюсь от своих слов.

— А я добавлю, — подхватил Гектор, — что хотел бы впредь видеть тебя союзником, Одиссей. Хоть Итака и мала, хоть она и далеко от Трои, но я не прочь заключить союз со всеми прибрежными государствами. Так надежнее. А потому в моих интересах тебе помочь.

Базилевс усмехнулся немного смущенно.

— Н-н-да! Очень здорово будет, если я верну себе свое царство и свою жену чужими руками… И хорошая же у меня будет слава, если в окрестных землях прослышат, что со мной приехали троянцы и перебили моих соперников!

— А может, удастся их не перебить, а успокоить? — Гектор пожал плечами и вдруг рассмеялся. — Знаешь, и мне, и Ахиллу надоело все время кого-то убивать. Не знаю, как тебе… Если ты будешь один, они вряд ли испугаются, и тогда битвы не миновать, а вместе мы можем убедить их оставить всю эту гнусную затею.

Одиссей задумался и некоторое время разгребал веткой тлеющие угли костра. Когда из-под темных головешек вновь взвились снопом искры, и на подброшенные в костер сучья взобрались алые язычки пламени, стало видно, как переменилось за последние часы лицо итакийца — оно будто посветлело и потеплело. Встреча с сыном растопила многолетний лед, в котором так долго стыла эта отважная душа.

— Я тоже не хотел бы устраивать бойню, — задумчиво проговорил Одиссей. — И буду откровенен: это не потому, что надоело, и не потому, что мне жаль их — они едва не убили Телемака, так что… Но ведь мне жить на этом острове и править им! И не в мою пользу будет этакое жертвоприношение в честь своего возвращения! Однако устроить все нужно очень умно, чтобы все было согласно всяческим законам и угодно богам, и понятно жителям острова, словом, чтобы мы со всех сторон были правы…

— Ну, так придумай, как это сделать! — воскликнул Ахилл. — Это ведь ты у нас хитроумный. Правда, иногда твое хитроумство приводит к печальным событиям, как, скажем, с той клятвой… Ну, когда женихи Елены клялись, что будут помогать тому, кого она выберет.

Одиссей невольно помрачнел.

— Ты бы мог вспомнить что-нибудь не такое мерзкое, Ахилл. За эту клятву я тоже заплатил недешево. Стоп! Клятва… Да… Ахейцы любят клятвы, всякие условия… Если бы этих самых женишков поймать на чем-то подобном, на чем-то, что они не смогут нарушить, на условии, которое окажется невыполнимым… Словом, поставить их перед необходимостью либо отступиться от Пенелопы, либо себя обесчестить. Или…

Он замолчал, казалось, пораженный какой-то внезапной мыслью. Потом вдруг быстро взглянул на Пентесилею, сидевшую вплотную к Ахиллу и в это время перебиравшую у себя на коленях содержимое египетской аптечки: Ахилл собирался поменять повязку на ране Телемака и велел жене достать мазь от воспаления и медовый пластырь. С сосредоточенного лица амазонки базилевс перевел взгляд на своего сына.

— Скажи-ка, Телемак, — спросил он, — а среди этих «героев», что так нагло заняли наш дом, много настоящих силачей? Ну, таких, чтобы, скажем, пальцами согнуть медный наконечник стрелы, чтобы взвалить на плечо бочку с парой медимнов[66]вина и пронести ее хотя бы десяток шагов?

Телемак покачал головой.

— Нет, отец. Некоторые из них, даже многие, действительно люди сильные и ловкие, в состязаниях они будут не последними. Но чтобы гнуть наконечники или таскать такие бочки… Если ты собираешься вызывать их по очереди на поединок, то, мне кажется, ни один не устоит. Да что там, не устоит! И самого первого удара не выдержит. Только они на это не пойдут.

— Не сомневаюсь! — засмеялся Одиссей. — И не много ли чести… Слушай, сын, они ведь думают, что убили тебя, так?

— Наверное, так.

Глаза Одиссея грозно блеснули.

— Ну, так ты явишься во дворец и разочаруешь их! Только надо дождаться, чтобы зажила твоя рана. Дня три-четыре хотя бы. Гектор, мне не хотелось бы вас здесь задерживать… Я знаю, как ты спешишь к жене, но…

Гектор нахмурился.

— Придется нам с ней еще подождать. Впрочем, мы можем поступить умнее. Неоптолем, что, если я попрошу тебя утром отплыть в Эпир? Во-первых узнать, что за самозванец появился там и выдает себя за Одиссея, а во-вторых… Нет, это во-первых! Чтобы она знала. И наш сын…

Бледность, разлившаяся по обветренному лицу Неоптолема, была единственным проявлением смятения. Голос его не дрогнул.

— Я с радостью выполню твою волю, дядя. Но оставлять вас с отцом, когда, быть может, предстоит битва, мне бы не хотелось.