Троя. Герои Троянской войны

— Я говорю правду и могу в этом поклясться! — по щекам Меланто потекли слезы, но она ладонью смазала мокрые дорожки и, собрав все свое мужество, продолжала: — Да, я была любовницей Алкиноя, да, я по его приказу следила за царицей… Но и все разговоры женихов я тоже слыхала, а уж что говорили между собой эти двое, знаю отлично! Не Алкиной, а Лейод задумал убийство царевича! Он и был там, на берегу, а Алкиноя там не было. И Алкиной бы в спину стрелять не стал!

— Слушай, Меланто! — вмешалась вдруг Пенелопа, все это время в совершенном потрясении хранившая молчание. — Если ты за мной следила, то ведь знала, наверняка, и про покрывало…

— Знала, конечно! — воскликнула девушка. — И видела в щелочку, как ты, царица, вместе с Эвриклеей его аккуратно так распускала… Но я никому не выдала твоей тайны. Потому что, пока ты их обманывала, они оставались здесь. А если б ты вышла за одного из них — за кого, не важно, то остальные бы уехали. И Алкиной или стал бы твоим мужем, или ушел бы из твоего дома в дом своего отца. Я стала бы ему уже не нужна. А я хотела, чтобы он был здесь дольше. Глупо…

Она улыбнулась сквозь слезы, взглянув на молодого человека, снова провела рукой по мокрым щекам и продолжала:

— Но теперь мне все равно. Я понимаю, что не имею прав на него. Только не убивай его, царь! Он виноват не больше всех прочих. А ты ведь не хочешь убивать всех! Я — рабыня, которая тебя предала. Меня и казни.

Алкиной смотрел на девушку, не говоря ни слова, в совершенном изумлении. С его точки зрения, самое лучшее для нее было бы вовсе не попадаться на глаза Одиссею. Но она поступила по-иному, и сути ее поступка Алкиной не мог понять…

— А ведь верно! — заметил Аросий. — Верно говорит рабыня: Алкиной-то был во дворце в день отъезда Телемака. Никуда не отлучался. А вот Лейод пропадал до утра.

— Неправда! Не я! Это не я!

В диком ужасе, выпучив глаза, Лейод снова вскочил и кинулся к выходу, но стоявшая ближе всех к нему Пентесилея преградила ему дорогу. Афинянин, не имея никакого оружия, схватил со стола серебряный кувшин и попытался ударить амазонку. Та резко перехватила его руку. Послышался хруст вывихнутого сустава, пронзительный крик боли, и Лейод, скорчившись, упал к ногам женщины.

— Вот крыса! — сморщившись, воскликнула Пентесилея и брезгливо пнула его ногой. — Шею бы тебе свернуть, а не руку выворачивать…

— Это успеется, — Одиссей улыбнулся, благодарно кивнув амазонке. — Кажется, я все понял. Но хочу просить совета. Я слышал, царь Гектор, что твой отец некогда записал свод законов для жителей Троады, и что законы эти необычайно справедливы и мудры. Среди них есть, если я не ошибаюсь, перечисление наказаний за различные преступления. Скажи мне, какие проступки, по вашим законам, караются смертью?

Гектор пожал плечами.

— Их не так уж много. Мой отец был против жестокостей. Смертью у нас карается убийство, совершенное без веской причины, кража или порча имущества и ценностей, принадлежащих храму, поджог чужого жилища, если при этом погиб хотя бы один человек, насилие, совершенное над девушкой, если твердо доказано, что это действительно насилие. Ну… еще мужеложество, либо попытка склонить к нему юношу или мальчика. Но только при мне таких случаев не было — эта пакость пришла к нам когда-то с востока, когда наш дед, царь Лаомедонт, наприглашал в Трою персидских ученых и мудрецов. У них такое водится, а у нас нет — мы здоровый народ.

— На Итаке об этом, скорее всего, и не слыхали! — усмехнулся Одиссей. — Ясно. И я буду следовать мудрым законам царя Приама. Эти двое, как я понимаю, хотели и пытались убить Телемака, но вот он, живой, стоит возле меня. С другой стороны, погибли его воины, около двадцати человек. Те, кто убивал, как сказал Алкиной, мало виновны в этом — они не знали, кого и за что им приказали убить. К тому же, хоть они и не рабы, но, в самом деле, зависят от тех, кто им приказал… Алкиной не мог быть в бухте, как доказала Меланто и подтвердил Аросий. Лейод там был, и очень возможно, что стрелял именно он.

— Нет, это не я! — проскулил Лейод.

Некоторые из женихов засмеялись: его трусость переходила уже все границы.

— Давай его сюда, Пентесилея! — воскликнул Одиссей. — Не то тебя стошнит от того, что приходится его трогать. Давай, вряд ли он опять побежит…

Амазонка подняла афинянина на ноги и сильным пинком препроводила на середину зала.

— Ну? — спросил Одиссей. — Как тебя прикончить, Лейод? Драться ведь ты не будешь? Не то, что со мной, даже с последним рабом…

— У меня рука сломана! — завопил пленник.

— Вывихнута, это раз. Второе — у тебя две руки. Но ты не воин, ты — жалкая каракатица, о которую противно марать руки. Эй, кто там позади него, посторонитесь: вдруг я за эти годы стал медлительнее, и эта тварь успеет увернуться от стрелы! Не хотелось бы, чтоб она задела кого-то другого.

С этими словами базилевс подхватил свой могучий лук.