Троя. Падение царей

Халкей недоверчиво наблюдал, как последняя часть трубы медленно наклонилась в сторону формы. Кузнец закричал от мучительного страха, когда труба ударила о край формы, перевернув ее и вышвырнув добела раскаленный меч под дождь. Клинок завопил, как живой, попавшая на него вода мгновенно превратилась в пар.

Халкей спустился вниз, надевая тяжелые кожаные рукавицы, болтавшиеся у него на шее. Когда он прикоснулся к сияющему мечу, рукавица затлела, и он отдернул руку. Халкей сел, жадно глядя на оружие, лишь краем сознания отмечая, что огонь зажег оставшиеся на склоне деревья и поросший кустарником подлесок, нетронутый предыдущими взрывами.

Медленно, очень медленно меч перестал светиться, как будто свет его был погашен безжалостным дождем. Халкей протянул руку и осторожно поднял оружие.

Рассвет едва занялся и гроза только что закончилась, когда Каллиадес вернулся во дворец с Астианаксом. Лишь покинув Великую Башню, он внезапно понял, как туда попал Приам: царь шел по стенам. «Должно быть, впервые за жизнь многих поколений, — подумал Каллиадес, — на стенах Трои нет воинов».

Быстро шагая по стене, он встретил только пару бойцов; оба они были пьяны. Этой ночью никто не задавал вопросов человеку в микенских доспехах, который нес на руках ребенка.

Едва приблизившись к дворцу на расстояние выстрела из лука, Каллиадес начал кричать:

— Откройте ворота! Это Каллиадес!

Он не хотел, чтобы какой-нибудь слишком рьяный лучник его подстрелил.

Каллиадес услышал, как его имя прокричали на стене, потом обитые бронзой двери медленно приоткрылись, и он проскользнул в щель. Андромаха и Банокл ждали сразу за дверями. Каллиадес протянул ребенка царевне, и тот вцепился в нее.

— Мама, — сонно сказал маленький мальчик.

Слезы облегчения и радости потекли по лицу Андромахи. Она нежно поцеловала сына в щеку.

— Я у тебя в долгу, Каллиадес. Не сомневайся, я этого не забуду, — серьезно сказала она. — Но где Приам и Полит?

— Я оставил их вместе.

Каллиадес не хотел подавать ей ложную надежду.

— Не думаю, что они выживут. Этот ребенок сейчас, возможно, уже царь Трои.

Андромаха печально кивнула, повернулась и пошла обратно ко дворцу, крепко прижимая к себе сына.

— Ты собираешься и дальше оставаться в этом? — спросил Банокл, показывая на микенские доспехи. — Ты ведь не хочешь, чтобы один из наших парней уложил тебя по ошибке. Это было бы досадно.

Каллиадес ухмыльнулся и послал воина за своими доспехами. Потом устало последовал за Баноклом вверх по ступеням на укрепления дворца. Окружающие дворец стены были в два человеческих роста. Атакующим понадобятся лестницы, но у них есть масса времени, чтобы их смастерить.

— Что ж, стратег, — заметил Каллиадес Баноклу, оглядев ожидающих воинов. — Каков наш план?

— Я поговорил с людьми, — ответил Банокл, — и велел им убить каждого ублюдка, который двинется на них, и продолжать убивать до тех пор, пока все враги не погибнут.

— Хороший план, — сказал Каллиадес. — Он мне нравится. В нем есть преимущество простоты.

Он улыбнулся, чувствуя, как уходит напряжение. Банокл был прав. Они дошли до самого края, и других решений быть не могло. Они будут сражаться — и выживут или погибнут.

Банокл в ответ усмехнулся и пожал плечами.

— Все любят понятные планы.

— Сколько нас?

— Теперь меньше трехсот, и большинство ранено. Осталось около пятидесяти Орлов и несколько воинов Троянской конницы. Сейчас бы нам пригодился Гектор.

Банокл понизил голос до громкого шепота.

— И есть еще эта женщина.

Он мотнул головой туда, где стояла на стене Пенфисилея с луком в руке и глядела на город. Она носила теперь высокий шлем в придачу к нагруднику, и, глядя на ее профиль, Каллиадес подумал, что она похожа на богиню Афину, облачившуюся для войны.

— Хиллас считает ее просто чудом, — признался Банокл. — Она может отстрелить яйца у блохи с пятидесяти шагов.

— Хиллас так считает? Тот самый Хиллас, который думает, что воительниц нужно хоронить живьем за их наглость?

— Знаю. Я бы и сам не поверил. Может, он в нее влюбился, — вслух подумал Банокл. — Хотя она проста, как скала, и тонка, как клинок. Мне не нравятся костлявые женщины. Я имею в виду — кой в них толк?

Слушая вполуха, Каллиадес сел, прислонившись спиной к стене, и зевнул. Он смертельно устал, его раненая нога болела, на сердце было тяжело. Он никогда не желал быть троянцем.

Воины Львиного Зала всегда презирали войска Золотого города. Они верили, что истинные воины — это львы среди овец, идущие в битву во имя бога войны Ареса. Воины же Трои прятались за своими высокими стенами, полагаясь на богатства Приама.

Банокл был прав, спрашивая, за что они сражаются. Тут не было сокровищ, не было царя, и высокие стены стали бесполезны. Каллиадес вспомнил о том дне, когда ребенком он прятался на поле льна, пока жестокие люди насиловали и убивали его сестру. В тот день он поклялся отомстить за нее, разыскав и убив этих людей. Он присоединился к войскам Микен, все еще будучи твердым в своих намерениях. Но каким-то образом за годы воинской службы он позабыл свою клятву и стал сражаться бок о бок с такими же жестокими скотами.