Троя. Величайшее предание в пересказе

Однако в той мешанине внизу мала была вероятность, что сможет Парис попасть в отдельного человека. Впрочем, Ахилла-то он разглядел – как же иначе? Столько народу вокруг него падало – а уж доспех-то…

Парис достал отравленную стрелу и вскинул лук.

Будет ли выстрел, какой изготовился он сделать, лишь его, Париса, работой – или же Аполлона? Аполлон – бог-лучник, а потому всякий, кто попадает в цель, может сказать: «Мою руку направлял Аполлон», как и поныне писатель нередко молвит: «Со мною в тот день была муза».

Парис хорошенько прицелился по оперению своей стрелы. Сколько ж людей металось на пути, пока следил Парис за движениями Ахилла… Парис тихонько вдыхал и выдыхал. Первое требование для меткого лучника – терпение.

Ахилл навис над каким-то перепуганным юным троянцем. Троянец пал. Встав, Ахилл весь открылся линии прицела. Парис спустил тетиву.

Ахиллова пята

Когда стрела спорхнула, Ахилл уже поворачивался. Глядя вниз, Парисов оруженосец, кому полагалось подавать хозяину стрелы, решил, что стрела не долетела и воткнулась в землю. Но Парис торжествующе вскрикнул, и тут оруженосец увидел, что стрела в Ахилла все же угодила – в стопу сзади. Проткнула ему левую пятку. Как раз за нее держала Фетида сына, макая его в реку Стикс. То было единственное уязвимое место на всем теле Ахилла.

Ахилл пошатнулся. Он тут же понял, что пробил его час. Но копье из рук не выпустил и, хоть яд уже потек по его телу, все равно продолжал бить троянцев, что поперли на него с градом ударов, словно шакалы, что кружат возле раненого льва и щелкают челюстями. Четверых, пятерых, шестерых пронзил он и зарубил, прежде чем подкосились у него ноги. Но и с последним вздохом своим убил он еще троянцев.

Устрашенные видом смертельно раненного человека со столь неумолимой силой и волей, многие держались подальше, не веря, что вот такой воин и впрямь способен погибнуть. Однако бесценный доспех оказался слишком заманчив, и троянцы нерешительно двинулись ближе. Но тут устрашающий рев разогнал всех, кроме самых отчаянных.

Аякс, исполин Аякс бросился вперед с оглушительным воплем горя и ярости. Воздвигся он возле мертвого тела и рубил в куски любого, кто смел подойти слишком близко. Среди тех, кто пал под его лютыми ударами, оказался Главк, ликийский военачальник из воинства Сарпедона; его тело вызволил Эней.

Парис выпустил по Аяксу тучу стрел. Его распаляла мысль заиметь на своем счету и Аякса, и Ахилла за один и тот же жаркий час. Парис почти слышал радостные крики обожающих его троянцев и воображал, как понесут его, торжествуя, на руках к храму Аполлона… но угол стрельбы оказался не тот, Аякс бился слишком близко от городских стен, а потому Парис встал на самом высоком бастионе и тщательно прицелился вниз.

Аякс заметил в вышине над собой какой-то проблеск и отклонился в сторону – стрела пролетела всего в ладони от него. Увидев, кто стрелял, он могуче взревел и швырнул вверх здоровенный гранитный валун. Тот взмыл и угодил Парису по шлему. Крепкая бронза спасла от увечья, но удар оглушил Париса, в ушах зазвенело. На сегодня хватит, решил Парис и убрался с глаз.

Одиссей помог Аяксу вернуть тело Ахилла в греческий лагерь. Обе воюющие стороны предались горю и стенаньям. Троянцы и их эфиопские и ликийские союзники скорбели от потери Мемнона и Главка, ахейцы оплакивали Ахилла.

Вновь мирмидоняне отсекли по пряди волос с голов и укрыли ими покойного. Брисеида сложила и свои локоны на погребальный костер и терзала плоть свою в ярости горя.

– Ты был мой день, мой солнца свет, надежда и защита! – рыдала она.

Благовония, сандал, душистое масло, мед, янтарь, золото и доспехи сложили в огонь. Агамемнон, Нестор, Аякс, Идоменей, Диомед стенали и выли, не таясь, и били себя в грудь. Даже Одиссея видели в слезах.

Дым вознесся к небу, плачи всех воинов, слуг и рабов сплелись воедино, и вышло громче даже величайшего грома войны. Дым и шум достигли Олимпа, где рыдали и боги.

Златого Ахилла, сына Пелея и Фетиды, не стало. Его смерть означала для ахейцев больше, чем утрата лучшего бойца и воителя. Весь белый свет потерял смертного человека, обретшего величайшую славу от начала времен. Буйный, капризный, своенравный, упрямый, сентиментальный, жестокий – пусть так, но уход его переменил мир людей. Ушло нечто великое, и не заменить его – с тех пор и вовек.

Уязвимость, недостаток в любом человеке напоминает нам о той самой пяте Ахилла. Всякий великий воитель – и в войне, и в спорте – был и есть Ахилл в миниатюре, симулякр, проблеск памяти о том, какой способна быть настоящая слава. Он мог бы избрать себе долгую жизнь в безмятежном покое, безвестным – но сознательно ринулся в краткое слепящее пламя славы. Его награда – вечный почет, что одновременно и бесценен, и никчемен. В нашем мире любому спортсмену известно, что годы его коротки; известно и то, что приходится быть подлым, страстным, безжалостным и неумолимым, если хочешь добыть в своем деле долгую славу. Ахилл им всем навсегда покровитель и охранительное божество.