Тройная игра

— Так я вам знаете что звоню-то? Я очень об Иване Аверьяновиче беспокоюсь, вон видите, даже телефон ваш нашла, если б вы знали, с каким трудом! А Иван Аверьянович последние дни очень плохо себя чувствует — из дома почти не выходит. У него же, вы знаете, сердце совсем больное. Ну и неудивительно — фронтовик ведь, и вообще — такая тяжелая жизнь человеку досталась! Да и просто старый ведь уже, трудно ему одному. Я тут стала с ним разговаривать, я говорю, может, у вас кто близкие есть — я бы вам вызвала, если сами стесняетесь. Никого, говорит, у меня нету, один я… А потом вот вспомнил про вас… Нет-нет, вы не подумайте, он старик деликатный, чтобы навязываться — упаси боже! Это я сама инициативу проявила. Он такой скромный, у него язык не повернулся бы вам пожаловаться, что он тяжело болен, что ему трудно. А мне почему-то кажется, что вы обязательно ему поможете. У вас такой замечательный молодой голос…

Последнюю фразу она произнесла с заметным сомнением, но Лена, поддавшись на легкую лесть, тут же это сомнение и развеяла — пообещала больного попроведать не откладывая в долгий ящик.

— Так что пока все складывается как нельзя лучше, — весело подвела итог Нюся. — Машину дадите?

— Зачем тебе машина? Ты разве тоже едешь?

— Да в том-то и дело! — чрезвычайно довольная собой, Нюся хлопнула себя от избытка чувств по коленям. — В этом-то самое главное — я ведь с ней еду. Как водитель и как наперсница.

— Вот это молоток! — одобрил генерал. — А это-то как у тебя получилось?

— Будешь смеяться. Да просто Елена, клюшка, не помнит толком, где она, дача-то.

— А то ты помнишь, — с сомнением сказал Гуськов.

— Помню, — сказала Нюся, — я ведь там раньше, чем она, побывала. Так что обещала ей помочь… ну вот и еду. А дальше — дальше уже дело техники.

Снова посидели, покумекали над планом — теперь уже речь у них шла только о конкретных деталях. Так в действующих лицах операции появился Мастерила, предложенный Суконцевым. Поедет сзади, чтобы запомнить дорогу, а потом, если надо, сразу рванет на станцию, чтобы изолировать деда. Мало ли что может получиться, если деда не исключить совсем… Потом зато целый останется, а то ведь, не дай бог, придется глушить как ненужного свидетеля…

Экспедиция у них получилась та еще. Лена ехала, чтобы забрать из тайника дневник, Нюся ехала за ней, чтобы дневник, не дай бог, не ушел на сторону, а у Мастерилы были, что называется, самые широкие полномочия. От Никона у него было поручение вытрясти из несостоявшейся Кентовой марухи должок. Того же хотел и Суконцев, но задание дал более широкое: Мастерила должен был просто-напросто выгрести тайник целиком («Ссыкух мочишь обеих, понял? За это половина бабок чисто твои, не сомневайся. А бумаги все мне, бумаги тебе ни к чему», — завершил свой «инструктаж» Суконцев).

…Остановив машину в каком-то проулке, Мастерила вышел на привокзальную площадь. Настроение у него как всегда, когда он шел на дело, было превосходное. Он вспомнил наставления генерала с лицом лошадиной смерти и потянулся от распиравшей его уверенности, что все у него получится легко и просто и уже к вечеру он станет обладателем несметных сокровищ. А может, вообще ни с кем не делиться? — подумал он, ища киоск прессы.

Впрочем, газетный киоск на площади был один, так что долго искать деда не пришлось — сидел, задремывал в своем скворечнике, благо народу по начавшемуся зимнему-то времени у него между электричками почти не было. Так что задание нейтрализовать деда для Мастерилы оказалось таким легким, как будто он участвовал не в серьезном деле, а в пионерской игре «Зарница».

— Здоров, дидусь! — сказал он, улыбаясь во весь свой щербатый рот. Давно знал: когда вот так, открыто смотришь на человека, он чаще всего потом тебя совсем вспомнить не может. — Дай-ка мне вот эту, что ли… в дорожку. — Он показал на обложку какого-то молодежного глянцевого журнала и тут же поправился: — Нет, лучше вон ту, посисястее. — Это он решил и себе, и деду сделать приятное: которая посисястее, была на обложке более толстого и соответственно более дорогого журнала. Дед был хоть еще и крепок, но уже сильно немолод, так что все должно было получиться в лучшем виде прямо с ходу.

Дед, навидавшийся на станции всяких покупателей, выждал, пока Мастерила положит ему в окошко деньги, несколько купюр, и только тогда протянул журнал своему явно приблатненному покупателю. И в этот самый момент покупатель, пробормотав: «Ой, извини, дед, не ту бумажку дал!» — выхватил у него одну купюру. Руки продавца и покупателя встретились, и старик вдруг почувствовал легкий укол. Прибирая деньги от греха подальше, он успел неодобрительно взглянуть на покупателя, который вроде бы жадно разглядывал свое приобретение. И вдруг понял, что причинивший ему боль приблатненный смотрит не на журнал, а на него — смотрит и чего-то как будто ждет.

В следующий момент сознание его как будто выключилось, и так он и сидел в своем окошке — с деньгами в руке, вытаращенными глазами и открытым ртом.