– Сейчас они взяли нас врасплох. Что ж, мы, в свою очередь, их тоже удивим. Бесчестья, Ричард, в таких превратностях нет. Иначе я бы первым протрубил в рог и двинулся на врага. Ты бы хотел, чтобы я вышвырнул свою жизнь вот так попусту? – поднял подбородок Солсбери. – Тогда дай мне приказ, и мы с тобой будем сражаться до последнего человека. Ударим напоследок по королевским…
Какая-то стукотня внизу заставила всех четверых отвлечься и выглянуть наружу, где стояли построения. Там шагала колонна, при виде цветов которой Уорик буквально опешил.
– Это же…
Уорик смолк, беспомощно наблюдая, как шесть сотен ветеранов Кале с поднятым белым флагом приближаются к построению короля, которое враждебно ощетинилось копьями. Повынимали клинки и рыцари с баронами, выехавшие капитулянтам навстречу. На глазах у презрительно кривящегося Уорика ряды королевской рати разомкнулись, пропуская колонну.
– Христовы раны. Это конец, – подытожил со вздохом Солсбери. – А ведь эти люди были нам так нужны. – Он повернулся к Йорку. – Вот видишь, друг мой, не так-то легко стоять против короля. С твоим отбытием мы беремся подготовить капитанов к нашему возвращению. Клянусь, сидеть сложа руки я не буду. Каждому из них я пошлю письмо с клятвенным заверением в своей верности королю и единственной просьбой, чтобы они в роковой час защитили Генриха от злых людей.
– Да не могу я вот так взять и уйти! – выкриком заглушил его Йорк. – Вы что, не понимаете? Если мы сегодня уйдем, нас лишат всех прав состояния, каждого! Не будет больше Йорка и Солсбери, Уорика и Марча! Были, да сгинули! Все труды моей жизни – мой дом, семья, имя мое, ошельмованное подлыми наветами этих крючкотворов, – все погибнет, сгорит! Да будьте вы прокляты. Будь проклят король Генрих со своей французской сукой. Я лучше здесь умру, с этими вот стенами позади меня.
– А вот я бы лучше остался жить, – с тихим упрямством вымолвил Уорик. – Жить, чтобы перечеркнуть любой закон, который они примут. Чтобы взять в горсть парламент и заставить его порвать эти самые акты в клочья. Жить, чтобы свершить месть над моими врагами, сообща с людьми, которые понимают, что Йорки – это тоже королевская ветвь. Вот что я бы сделал, милорд. Хотя мой отец сказал правду. Если вы пожелаете, я встану с вами, когда солдатня будет разграблять дом ваш и ваших близких. Я буду подле вас, когда этой черни дадут волю истязать и насиловать, жечь и уничтожать все, что для вас дорого. Такова моя клятва и сила моего слова. Судьба моя в ваших руках.
Йорк оглянулся на троих соратников, ждущих его решения. Он был загнан в угол, пойман меж двумя путями, оба из которых столь многотрудны, что впору впасть в уныние.
– Что ж, – кивнул он после длительной паузы. – У меня все еще есть друзья в Ирландии: люди, которым нет дела до всяких там актов, и они будут оберегать меня в моих владениях. Вы отправитесь туда со мной?
– Я нет, – ответил Солсбери. – Кале убережет меня от посягательств королевских чинуш, к тому же оттуда недалеко до Кента. Настолько, что в следующем году темной ночкой можно будет туда скакнуть.
– Ну а вы, Уорик? – спросил Йорк.
– Кале, – кратко и однозначно произнес тот.
– Эдуард? – обернулся Йорк к сыну, стоящему над всеми как могучий дуб. Молодой человек замешкался, как между молотом и наковальней.
– С твоего позволения, отец, я бы лучше вернулся во Францию. Там удобнее всего собрать армию и приплыть обратно.
Даже если выбор сына был очередным ударом, то Йорк не показал виду. Он кивнул, хлопнув Эдуарда по плечу.
– К востоку от Ладлоу через долы есть тропа и мост. Дорога достаточно спокойна, отдалиться можно беспрепятственно. Прежде чем уехать, я должен переговорить с женой, а также со своими капитанами. Нужно рассказать им, чего ожидать. Как насчет апреля следующего года – как раз шесть месяцев от сегодняшнего дня, – чтобы нам всем возвратиться?
– Прошу дать мне девять месяцев, милорд, – попросил Уорик. – Девять, и я соберу людей достаточно, чтобы отвоевать все нами утраченное.
Йорк кивнул с наигранной уверенностью, сам при этом подавленный ровной безнадежной тоской.
– Быть по сему. Буду ждать от вас вестей о высадке в первый же день июля. Это касается всех вас, самих ваших душ. Поклянитесь мне, что ступите на английскую землю первого июля будущего года, а не то быть вам вовек бесчестными клятвопреступниками. С Божьим благословением, за этот позор они нам поплатятся сполна.
Все три графа уединенно поклялись, ухватив Ричарда Йоркского за руку и преклонив на башне колена. После этого они в скорбном безмолвии сошли вниз готовить свой отход.