Троллейбус без номеров

– Но что плохого в том, что вы не являетесь гражданами Государства?

– Альберт Андреич, да что вы ходите вокруг да около, – Атеист закатил глаза и перестал грести. – Иногда нам платят реальные, человеческие деньги за то, чтобы мы проникли в сон к какому-нибудь важному человеку и… скажем так… надоумили его что-либо сделать. Всем нужны деньги, Революционерка. И нам в том числе. У меня – там, дома – мать больная, ей лекарства нужны. У Альберта Андреевича всего пенсия да подработка учителем. Вот и катаемся.

Саша кивнула и села подальше на корму. Молчание быстро исчезло, и краем уха она слышала, как туристы обсуждают очередное дело, гребя к ближайшей ловушке – тому самому парку развлечений, в который она попала когда-то. Наверняка там будет очередной потерявшийся бедняга, который решил поиграть в революционера и отказался подписывать бумагу. И будет им очередной турист – или несчастный человек, проторчав в ловушке два, три дня, просто-напросто вообще откажется иметь со снами дело.

– Не думай о том, что они сказали, – повернулся к ней Эрик. Саша всегда была рада видеть его. Причесанный, в свитере грубой вязки с какими-то оленями, он решил отпустить бороду – правда, волосы на лице у него не росли в принципе, а оттого он скорее был похож на какого-то городского сумасшедшего с тремя ужасно длинными волосками на подбородке. – Не бывает черного и белого, только оттенки серого. Да, они, по сути, занимаются терроризмом. Как-то раз мне пришлось присутствовать во сне какого-то очень известного генерала, и по указке сверху Альберт Андреевич кивал ему, притворяясь каким-то очень пожилым и добрым дедушкой, и уверял его, что сбросить бомбу на мирных жителей – отличная идея. Возможно, это и произошло на самом деле – я же не слежу за новостями – но, тем не менее, они спасли меня. Ты спасла меня и отдала им. И тебя они тоже спасли, тогда, в ловушке. Зачем ты зацикливаешься на плохих сторонах людей?

– Да не зацикливаюсь я, Эрик, – Саша сжала кулаки. Острое ощущение какой-то вселенской несправедливости жгло грудь изнутри. – Просто… Просто я думала, что, наконец-то, нашла себе друзей. Что хоть кто-то не будет издеваться надо мной и макать меня в грязь. Что хоть кто-то меня поймет, не какую-то там Революционерку, которую они сами и выдумали, а меня. Меня, Сашу Мамонтову, настоящую, живую, со всеми проблемами.

– Ты не хочешь им рассказывать то, что чувствуешь?

– Они занимаются взрослыми вещами. Вместе охотятся, вместе спасают людей, вместе борются с Государством – и меня хотят втянуть в свою борьбу. А мне это, как ты понимаешь, не особо надо.

– Табань! – закричал Альберт Андреевич. – В ловушке человек!

Озираясь по сторонам и дрожа от холода – странно, ведь солнце светило так сильно, что температура на градуснике в кармане у Альберта Андреевича подскочила аж до самого верхнего деления – в центре парка стояла женщина, закутанная в старый, залатанный платок.

– Ох, милки, наконец-то хоть кто-то здесь живой, помогите, пожалуйста…

* * *

Саша вновь и вновь сидела на корме. Эрик носился вокруг Оксаны Семеновны – именно так звали эту пожилую женщину – и поил ее чаем из железного эмалированного термоса на пять литров. Ароматный чай с травами – кажется, ромашка, шалфей и дурман-трава, прямо как на поле – всегда успокаивал бедных запутавшихся странников по снам.

Саша не знала, что ей делать. Возможно, она сбилась с пути. Возможно, это просто было не ее. Но всякий раз, смотря на туристов, она вспоминала одну очень важную-преважную вещь.

Троллейбус. Синий-синий, а сиденья там такие мягкие и огромные, что можно уснуть и проснуться уже на конечной. Покрикивающий водитель и дребезжание железа на ухабах. Подсолнухи, высоченные, в пять, в шесть Сашек, и доброе – не жгучее – солнце.