Тролльхеттен

Но так ли уж не вовремя? Как раз вовремя, очень вовремя, чтобы принять в себя лезвие, предназначающееся для Витька? Разрядить опасную ситуацию и дать возможность человеку-зеркалу продолжать играть свою роль в этом творящемся вокруг театре абсурда? Ложная мишень, как солдатская каска на дуле ружья, поднимающаяся из окопа, отвлекающий маневр!

И впервые за время его долгого, кажется уже бесконечно долгого бега, Ваську пришла в голову мысль, что, возможно, за зеркальным монстром стоит кто-то еще. Грозная и могучая сила, а Витек — лишь ее орудие. От этой мысли Мельникову стало слегка нехорошо. Даже очень нехорошо. Мнился ему многоглазый и многолапый черный спрут, щупальца которого тянулись на бесконечную длину, и каждое из этих бесчисленных щупалец цеплялось за чью-то жизнь, за чью-то судьбу. И, как верную собачку на поводке, вел он за собой сонм чудовищ и химер, и у каждого это чудовище было свое.

Нет, нет, такого монстра не победить обычным оружием! И если бы Мельников вместо ножа использовал базуку, то все равно бы ничего не изменилось. Надо вспомнить, только вспомнить!

Зеркала. Что-то связанное с зеркалами! Случилось это очень давно. Двойники из глаз Витька смотрят выжидающе, похожие друг на друга как две капли воды. Зеркала и двойники. Он был не один, впервые был не один, так ведь?!

Он не помнил. Воспоминания серым туманом клубились где-то на задворках сознания, на своеобразной свалке старых и не имеющих ценности знаний, где они, эти знания, брошены как попало и торчат в красноватое, всепоглощающее небо острыми ржавыми огарками былых впечатлений.

Хотелось плакать от тоски. Хотелось злиться на себя из-за слабой, солидно прореженной годами потребления спиртного, памяти. Но сейчас было не до того — надо было убегать. Человек-зеркало сделал шаг вперед и широко распахнул руки, словно собирался обнять Мельникова, как обнимают ближайшего и нежно любимого родственника. Но они ведь и были родственниками, разве не так? Эти двое в глазах Витька ведь были самим Василием, его отражением?

И Василий Мельников убежал. Как убегал два дня назад, и еще день, назад, и так бесчисленное количество раз.

А Витек продолжил преследование. Неторопливо и с педантичной неумолимостью часового механизма. Ему спешить было некуда — жертва попадет к нему в руки, когда придет срок. А раньше это случится или позже, Витька не волновало. Марионетка, одна из многих, прицепленная к щупальцу черного спрута лишь выполняла то, что ей повелевают.

Ночью Мельников думал. Поворачивал так и сяк разрозненные воспоминания, пытаясь сложить из них хоть чуть-чуть более целостную картину. Не один он был. И не два. Был какой-то туннель. Страшный, потому что бесконечный. И такой туннель был позади, и было бы очень страшно здесь находиться, если бы не…

А днем он встретил сумасшедшего старика, последователя Евлампия Хонорова, за которым волочилось только ему одному доставшееся чудовище. От долгой погони мозги старика совсем разболтались, и у него уже началась деградация. После долгих расспросов о том, есть ли в городе такой клуб, в котором собираются бегущие жертвы, старый маразматик выдал информацию о нечто подобном в Школьном микрорайоне и даже назвал дом. Присовокупив, правда, что сам там никогда не был, но слухи, мол, идут. После чего доверительно подмигнул Василию и резво поплелся вдоль улицы. Мельников лишь проводил его взглядом.

А ночью он опять бежал от Витька. Как бывалый солдат, он теперь моментально переходил из состояния сна в состояние бодрствования.

* * *

Через неделю после ночного побоища собак в городе снова зазвучали выстрелы. На этот раз стреляли в людей, и почти никто не пытался бежать.

Три отряда, источающие боевой дух, приличествующий целой, пусть и небольшой армии сошлись не на жизнь, а на смерть, и когда кончались патроны, в ход шли штыки, кулаки, ногти и зубы.

Одна армия возглавлялась вождем, другая его была лишена, а третья была лишена и того и другого и вообще сражалась во имя непонятно каких идеалов. Скорее всего, она просто пыталась удержать расползающийся, как ветхая мешковина, старый порядок. Что ей, впрочем, не удалось.

Время и место было оговорено заранее. Когда нашли труп Кабана — ближайшего подручного Босха, лежащего чуть ли не в обнимку с сектантом и непонятным волосатым монстром, главарь был в ярости. Он рвал и метал и в запале пустил в расход трех богатых заложников, с которых ожидался немалый выкуп. Когда он осознал, что этим слегка пресек свой же собственный денежный ручеек, Босх пришел в еще большую ярость и публично воззвал к вендетте.