Трон императора: История Четвертого крестового похода

У подножия лестницы я вдруг испугался, не последует ли какое-то неловкое движение с его стороны, но Самуил, хоть и был совершенно сбит с толку моим поведением, понял, что нам нужно попасть на второй этаж. Посомневавшись немного, он выпустил мои запястья и умудрился стукнуть меня довольно сильно по корпусу. Чего он никак не ожидал, так это наткнуться на доспехи у меня под рубахой — не только толстую веревку, обмотанную вокруг в несколько слоев, но и голову Иоанна Крестителя, принять которую у Грегора не хватило великодушия. Она покоилась в красном мешочке под всеми слоями веревки. Поэтому от удара досталось не столько мне, сколько ему самому. Мы оба сделали вид, будто все наоборот: я согнулся пополам, хватая ртом воздух, а он отвел руку назад, чтобы вновь нанести удар, и тогда, изобразив панику, я повернулся и начал карабкаться по лестнице. Он полез за мной, хватая меня за ноги и крича. Я испуганно заголосил. Варяги хлопали в ладоши и улюлюкали, в восторге, что денежки не пропали зря. Гвардейцы сами вручили Джамиле светильник и жестами велели подниматься, весело напутствуя, чтобы следила за нами повнимательнее. С момента моего первого удара они сразу начали поднимать ставки. Теперь мы оба тянули на пять монет каждый, примерную стоимость нового набора скрипичных струн.

Лестница вела прямо в спальню Самуила, окно которой выходило на бухту Золотой Рог, видневшуюся за оградой Перы. Я потянулся к вырезу верхней рубахи и с громким криком разорвал ее сверху донизу, перебежав к дальней стене. Не успел Самуил до конца вылезти из люка, как я бросился на сундук с такой силой, что он, несмотря на свою тяжесть, проехал по полу целый фут в сторону моего противника.

— Держи! — прокричал я и начал разматывать веревку, обмотанную вокруг торса.

Самуил, растерявшись, хотел было снова пойти в атаку, но я покачал головой и вручил ему конец веревки, показав жестом, чтобы он тянул ее, пока я буду вертеться юлой на месте. Самуил был совершенно огорошен. Закончив вертеться, я стукнулся о стену, затопал ногами и простонал:

— Уф! Ах ты, сучий сын!

Я присел и начал биться боком о сундук, так что тот со скрипом сдвинулся еще немного и навис краем над люком, ударив Джамилю по лодыжке. Она взвизгнула, приведя в восторг зрителей, пытавшихся заглянуть ей под юбку, пока она карабкалась по лестнице.

Джамиля поднялась в комнату, посмотрела на меня при свете лампы и на секунду окаменела.

— Наконец-то я не забыл принести веревку, — громко прошептал я.

Она пристроила лампу на подоконнике, забрала веревку у растерянного Самуила и начала привязывать ее к ножке тяжелой деревянной кровати.

— Нет, ни за что не откажусь от нее! — тем временем кричал я и, упав на люк, уронил разорванную рубаху на голову варягов, собиравшихся подняться по лестнице. Они повеселились над моими лохмотьями и на минуту отвлеклись. — Ни за что!

Я жестом показал Самуилу на сундук и схватил одну ручку. Самуил, наконец поняв мою затею, взялся за другую ручку, и мы вместе начали двигать сундук с огромным трудом, не забывая стонать, кричать и сыпать проклятиями на нескольких языках. В ту секунду, когда макушка одного из охранников вот-вот должна была показаться в люке, мы с Самуилом последним рывком по диагонали полностью заблокировали вход на второй этаж. Охранник, заметив боковым зрением огромный предмет, приближавшийся к его голове, закричал в тревоге и нырнул вниз, рухнув на своих товарищей, которые подняли его на смех.

Джамиля подергала веревку, проверяя крепость узла, потом повернулась к окну и выбросила другой конец наружу. Веревка ударилась о внутреннюю сторону оградительной стены и повисла в тупике. Джамиля нервно выругалась и начала подтягивать ее обратно.

Я показал на окно и прошептал:

— Внизу по склону стоит вьючная лошадь Грегора.

Потом я бросился на пол и выполнил самое неловкое сальто, какое только у меня получилось.

Снизу донесся дружный гогот, хотя тот, кто стоял на лестнице, пытался сдвинуть мешавший ему сундук. Самуил указал на второй сундук, я кивнул, кое-как поднялся с пола, и мы втроем едва сумели взгромоздить его на первый, причем я не переставал топать и сыпать проклятиями.

— Одна лошадь на троих? — шепотом пробормотала Джамиля, когда мы все-таки справились с тяжеленным сундуком.

Мне очень хотелось сказать, что лошадь — только для Самуила, а ей придется остаться со мной, чтобы обеспечить его побег. Но это было бы неправдой.

— На двоих, — проворчал я в ответ. — Мне надо остаться.

В темноте я не мог разглядеть реакцию Джамили, но почувствовал ее: в воздухе что-то переменилось, потеплело, что ли, — у меня даже мурашки побежали по телу и защекотало в животе. Я услышал сдавленное всхлипывание.

— Что, черт возьми, в нем такое? — громко и свирепо поинтересовался я, словно изрыгая ругательства. Сундук казался одним куском металла.

— Святые писания, — ответил Самуил.

— Наконец они на что-то сгодились!