Продолжение записи
от 11 апреля 1204 года
Приготовления, о которых я писал выше, прервал бритт. Он явился очень поздно и принес с собой совершенно поразительную вещь: голову Иоанна Крестителя. На мои вопросы он ответил только, что реликвия оказалась в его руках благодаря ненависти Мурзуфла к Бонифацию. Бред какой-то. Он был погружен в собственные мысли, даже когда передавал мне реликвию.
Я, конечно, был очень тронут, словами не передать. В жизни не держал в руках ничего более необычного. Святыня покоится в роскошнейшем реликварии тончайшей работы, украшенном каменьями — их столько, сколько у меня не было за всю жизнь. Я не знал, что с этим делать. Вроде бы следовало вернуть святыню монастырю, откуда она была украдена, но если отнести ее туда, то завтра ее снова украдут — если, конечно, Господь по какой-то причине соблаговолит поддержать эту бесчестную кампанию и взятие города.
Поэтому я подарил реликвию бритту. Он опешил и запротестовал, уверяя, что специально добывал святыню, чтобы поход превратился для меня в паломничество и мне было чему радоваться.
— Это твое противоядие, — сказал он.
Потребовалось во второй раз кратко углубиться в вопрос паломничества, но все-таки, по-моему, бритт не совсем понял мое разъяснение. Если честно, его непонимание сродни моему собственному. Я пытался втолковать ему, что паломничество предпринимается вовсе не с целью что-то получить, а с целью что-то совершить. В душе что-то должно измениться. А если я, сидя безвыходно в своей хижине, получаю в подарок святыню, не приложив никаких усилий, то ни о каком душевном преображении речи не идет.
На это бритт ответил:
— Когда-то ты смотрел на мир широко открытыми невинными глазами. Теперь — совсем другое дело… Разве это не преображение?
— Преображение должно приблизить тебя к Богу, — возразил я.
Бритт ответил:
— Но ведь теперь ты знаешь Бога немного лучше. Он награждает тебя вовсе не за бездумное подчинение. Бог ожидает, что ты совершишь праведное деяние, даже если нет надежды на благополучный исход. По правде говоря, я сам до этого додумался. А теперь прошу меня простить, мне нужно завершить собственное паломничество.
Он сунул голову Иоанна Крестителя себе за пазуху, а потом совершил нечто столь необычное, что мне остается только надеяться, как бы из этого не вышло зла, учитывая, в каком он теперь душевном состоянии: он забрал веревку, висевшую у нас в углу, которой мы когда-то ограждали бойцовский ринг для тренировки оруженосцев. Бритт обмотал веревкой свой торс, затем подошел к стене, снял с крючка зимнюю накидку Отто, чересчур для него большую, и надел на себя, так что веревки не стало видно. Потом снова ушел.
Если он пошел вешаться, то я завидую его свободе.
Теперь, сделав эту запись, завершу приготовления к завтрашнему дню.