Трон императора: История Четвертого крестового похода

Грегор и Отто отправились к маркизу вместе, чтобы сообщить ему следующее. Якобы некий дружески настроенный местный житель подтвердил слова посланника-ломбардца, сказанные во время приступа страха. Пока братья беседовали с нашим предводителем, Бонифаций, продолжая вежливо улыбаться, послал двух солдат обыскать шатер Грегора, нет ли там беглой мнимой принцессы, но вояки застали лишь Ричардусов за игрой в шахматы, хотя им следовало чистить седла. Солдаты вернулись с пустыми руками. Имя Джамили ни разу не было упомянуто в разговоре ни одной из сторон. Бонифаций выразил надежду, которую разделял Грегор, что взятием Галатской башни все дело и ограничится, но отказался даже рассмотреть предложение Грегора похитить узурпатора в качестве возможной альтернативы.

Тем же днем ближе к вечеру на широкий луг холма Скутари выехали конные командиры, чтобы построить армию. До сих пор никаких военных действий не велось, только осада, редкие стычки и фуражирование. Передвижением огромных вооруженных масс на поле боя пока никто не занимался. На этот сбор Бонифаций пригласил и Грегора. Ни тот ни другой ни словом не обмолвились о Джамиле: то, чем они сейчас занимались, было гораздо важнее. Командование решило, что будет семь батальонов и авангард возглавит Балдуин Фландрский. Бонифаций поведет арьергард, куда войдут все ломбардцы, тосканцы и германцы.

Отто расстроился, узнав, что ему предстоит выступить в арьергарде. Чтобы взбодриться, он занялся своим новым развлечением: просвещением меня в области чудес военного искусства. Мне был преподан урок истории о составе традиционного французского батальона: каждое подразделение, возглавляемое местным бароном, состояло из различных отрядов — две дюжины рыцарей выезжали плечом к плечу, выстроившись в два или три ряда, а с флангов их прикрывали лучники. Для сравнения он рассказал о более современных достижениях: десять рыцарей и пять дюжин пехотинцев сражались вместе, а лучники шли впереди. Французы с севера лучше других проводили кавалерийские бои, поскольку по выучке превосходили прочих. Южные французы, питавшие меньше романтических привязанностей к рыцарству, были ближе к итальянцам, предпочитавшим объединять силы пехотинцев и кавалерии. Отто почувствовал себя гораздо лучше, как только я все это усвоил.

И этот день, и следующий длились очень долго, пока мы с Джамилей прятались — сидели в тишине или тихо разговаривали. Мы сидели достаточно близко, и я мог дотронуться до нее, но ни разу этого не сделал. Все еще считал себя ответственным за ее благополучие. Поэтому по-прежнему опасался (хотя ту ночь под проливным дождем мы просидели, вцепившись друг в друга), что злоупотреблю ситуацией, если теперь прикоснусь к ней или откликнусь на ее прикосновение, что она делала дважды или трижды. И каждый раз меня словно подбрасывало, я как будто растер ступни шерстью, а потом коснулся ими металла. Удар отзывался везде — в утробе, в паху, в подошвах, в черепе. Но я ни разу не позволил себе коснуться ее в ответ.

Ночью, после того как командиры сформировали батальоны, лагерь готовился к бою. Для армии пилигримов было бы нормальным отослать женщин еще накануне, но никому и в голову не пришло отдать такой приказ (возможно, это свидетельствовало о том, что предстоящее событие нельзя было отнести к разряду обычных дел). Тем не менее женщин в тот вечер почти никто не тревожил, за исключением нескольких трусоватых оруженосцев, которые опасались, что это их последняя ночь на земле. Все остальные были заняты своими душами: епископы, аббаты и священники низшего звена сновали по лагерю, выслушивая последние исповеди, отчаянно делая вид, будто Папа вовсе не запрещал предстоящую атаку, и помогая тем, кто не успел написать завещание. Как случалось каждый вечер, у разных костров по всему лагерю собрались поиграть музыканты, но песни сегодня звучали печальные, больше похожие на гимны, чем на обычные псалмы крестоносцев. (Например, сочинение Конона де Бетюна на французском: «Господь! Мы часто похвалялись своей смелостью, теперь посмотрим, кто из нас по-настоящему смел!» Или для тех, кто предпочитал провансальский, сардонический перл Пьера Бремена: «Если я когда-нибудь еще раз приду в Сирию, то пусть Господь не позволит мне вернуться домой!» Или для тех, кто предпочитал германские ритмы, что-нибудь в духе Фридриха фон Хаузена: «Моя душа желает теперь расстаться с телом, хотя они проделали долгий путь вместе». Или для тех, кто отличается полным отсутствием вкуса, еще одно исполнение «Календы мая».)