— Хочу сделать все, как полагается. Позволь мне полностью раздеть тебя, а не просто задрать юбку, словно какой-то шлюхе. Хочу касаться тебя везде.
В тусклом свете ее лицо потеплело от удовольствия.
— А что, если нас застукают?
— Кто нас застукает в этот прекрасный вечер, когда все кругом празднуют? — усмехнулся я.
— Мессир! — раздался вдруг голос из-за полога шатра.
Джамиля чуть не подавилась смехом, а я вскочил, тихо выругавшись.
— Отлично выбрали момент, — прошептала она.
Я узнал голос: это был германский воин, дежуривший в нашей части лагеря. Пока я неохотно приводил себя в порядок, стараясь остудить пыл, она прошептала:
— Так мне раздеться, пока тебя не будет?
— Нет, — торопливо прошептал я в ответ, пытаясь стереть образ, нарисованный воображением. — Узнаю, в чем там дело, а потом вернусь и сам тебя раздену.
— И тогда ты насладишься мной, — твердо заявила она, словно все еще сомневаясь, что сумела меня убедить.
— Естественно. — Я чмокнул ее в лоб и вышел из шатра, объявив: — Грегор в карауле, а я его слуга.
— К нему человек, — коротко пояснил воин. — Ни с кем не желает говорить о своем деле, кроме него.
— Тогда пусть войдет.
Стоило мне отойти от Джамили, как я сам испугался той радости, что был так близок к ней. Я даже не расстроился из-за этой короткой паузы. Если, конечно, она будет короткой.
Воин отошел в сторону, и к шатру приблизилась знакомая фигура. Строгий длиннобородый человек, примерно мой ровесник.
— Я пришел за Джамилей, — сказал Самуил.
В первую минуту у меня пропала способность думать, не то что говорить.
— Да, — наконец произнес я. — Конечно.
Акт IV
КОНСТАНТИНОПОЛЬ
Греки и франки настроены теперь весьма дружелюбно друг к другу во всех отношениях.
42