Трон императора: История Четвертого крестового похода

Нас выпустили без церемоний через парадные ворота. На тот случай если кто-то за нами наблюдал, мы двинулись на юг вдоль прибрежной стены, словно направлялись к Латинскому кварталу, и уже через сотню шагов вышли к обугленным остаткам этой части города.

Район был большой, а разрушения в нем носили катастрофический характер: многие акры земли на трех самых больших холмах плюс еще часть территории на плоской равнине, уходящей в глубь материка. Плотность населения была невысока, так как жили здесь в основном аристократы в своих дворцах, зато было чему гореть. Если в пожаре гибнут живые люди, то долго еще стоит особый отвратительный смрад, заставляющий тело реагировать мгновенно: хочется вывернуться наизнанку, зарыдать и тут же унести ноги. Так и было со мной в Пере. Здесь же — ничего подобного. Пахло в основном дымом от сгоревшего дерева, к которому изредка примешивался острый запах каких-то красок или сплавов. Здесь когда-то жили состоятельные люди со слугами и многочисленными домочадцами, и все они теперь оказались бездомными. Сотни погорельцев, измазанных сажей, рылись в дымящихся руинах, рыдали или яростно кричали, спорили друг с другом, проклиная франков и узурпатора. У них не было причин связывать Джамилю с армией пилигримов, но я со своими коротко стриженными волосами и бородой никак не тянул на грека. И мы были чужаки. Здешние жители хорошо знали друг друга, так что наша пара сразу бросалась в глаза. Мы смущенно остановились. Обе ладошки Джамили оказались в моей руке.

Ну вот и настал момент.

— Иди без меня, — сказал я. — Глупо тащить тебя обратно в лагерь. Ты могла бы затеряться в городе и выбрать себе любую судьбу, какую захочешь.

— У тебя чуткое ухо, через пару месяцев ты бы тоже заговорил по-гречески, — сказала она и отняла руку, покраснев, но не глядя мне в глаза.

У меня даже закружилась голова, когда я представил, как мы будем растить с ней милых греческих ребятишек в нашем тихом, уютном греческом домике. Мурзуфл стал бы их крестным, научил бы неприличным шуткам. Я бы освоил местный музыкальный стиль и играл бы при дворе. Мы были бы счастливы, занимались бы только своими делами и не лезли в чужие…

Нет.

— Куда бы дальше ни двинулась армия, таких людей будет больше.

Я показал на скорбящих и погорельцев.

— И ты думаешь, что способен остановить зло, оставшись с пилигримами? — Джамиля по-прежнему не смотрела на меня. — Вместо того, чтобы пойти со мной?

— Я не способен это остановить. Возможно, Грегору удастся, но только с моей помощью. — «Поэтому давай вместе вернемся в лагерь», — хотелось мне сказать, но, разумеется, я не предложил ей подобной глупости. — Этот город мне чужой, но когда-то он был тебе домом, — настаивал я из чувства долга.

— Только не этот город. — Она слабо махнула в сторону бухты. — Пера. Я почти не знала города, редко здесь бывала. Моим домом была Пера и ее люди, но и того и другого больше нет. Теперь у меня нет другого дома, кроме шатра Грегора, и нет родных, кроме вашей компании. Даже если Бонифаций обнаружит, что я жива, то, думаю, он в конце концов откажется от своего идиотского маскарада, раз получил теперь желаемое. Он не станет больше заниматься мною.

Мне так сильно хотелось того же самого, что способность здраво рассуждать куда-то исчезла. Ну конечно, это плохая идея, и я попытался вспомнить почему.

— И ты, и Грегор рискуете, если станет известно, что он приютил иудейку, — сказал я, снова повинуясь чувству долга.

— Если Грегор захочет, чтобы я ушла, придется так и сделать, — ответила она. — Но сначала нам нужно спросить его. — Она робко взяла меня за руку. — Идем же, Галахад.[37]

— Что, обязательно быть Галахадом? — возмутился я. — Галахад никогда не веселился.

Джамиля улыбнулась. Руки у нее были теплые. Они сжали мои пальцы. Мы оба слегка поежились, а потом поспешили обратно на север, к воротам возле Влахерны, через которые вошли вчера. Выйти из них оказалось проще простого. Отсюда до лагеря пилигримов было рукой подать, предстояло лишь подняться по небольшому склону в сторону монастыря.

Лагерь гудел, охваченный безумной деятельностью; мы даже не сразу отыскали шатер Грегора. К нашему удивлению, он был почти пуст: вещи сложены, походный алтарь убран в особый сундук. Я испытал потрясение, узнав от единственной живой души, старика Ричарда, что мое надуманное решение императорской дилеммы на самом деле осуществилось: Алексея собираются короновать и сделать соправителем отца. Более того, Алексей в сопровождении почетного караула французских воинов уже перебрался во дворец, чтобы воссоединиться с отцом и мачехой. Исаак поклялся исполнить все немыслимые условия договора, заключенного его сыном с крестоносцами, того самого договора, который осмеял Бровастый, сидя в тюремной камере. Помимо выплаты двухсот тысяч марок серебром и других обязательств император собирался выделить десять тысяч воинов в помощь кампании и отрядить пятьсот рыцарей на бессрочную охрану Иерусалима. Пилигримы были в экстазе.