У обеих женщин было много забот, и это помогало отчасти не думать об отсутствии милых сердцу мужчин, их ветрености и забывчивости. Клеопатра давно уже решила превратить Египет в богатейшее царство мира. Она истово отдалась этой задаче и, казалось, предвидела все: от малого до великого — от приумножения запасов хлеба и пива для нужд ремесленников до идей: как сделать жизнь царевичей и царевны еще роскошнее.
Занималась она и политикой. Ирод из Иудеи, изгнанник и будущий царь, прибыл к ней искать союза и помощи против парфян, завоевавших его царство. Она послала его в Рим в качестве дара Антонию, сделав это не без задней мысли; Ирод был красивым молодым человеком — смуглым стройным сладкоречивым юношей со скользким талантом говорить то, что от него хотели услышать. Грубоватый, порывистый и вспыльчивый Антоний, без сомнения, усмотрит в Ироде опасного соперника. Или хотя бы встревожится.
Об Антонии царица слышала много — сама она мало говорила и спрашивала, но никогда не отсылала гонцов прочь. Сейчас он находился в Греции. Война с Парфией затянулась, и он отсылал своих полководцев туда, где они были нужнее, а сам оставался с войском и выигрывал сражение за сражением. Он снова встретился с Октавианом в Брундизии и в одночасье стал победителем и сильной политической фигурой. Октавиан же был слаб и измотан затянувшейся войной с Секстом Помпеем. В Греции находилась и жена Антония — Октавия; он называл себя Дионисом, а она была его Афродитой, его богиней и супругой бога.
На это Клеопатра не сказала ни слова.
Они собрались все вместе в самый разгар зноя, на четвертое лето после отъезда Антония из Александрии. На корабль, покачивавшийся на глади озера, царица взяла с собой небольшую компанию: человек сто или около того. Было прохладно — правда, в такой одуряюще-жаркий сезон любой, самый незначительный спад зноя мог зваться прохладой. Легкий ветерок носился над водой; малыши и дети постарше плескались внизу, а ладьи дрейфовали, насколько позволяли цепи якорей, брошенных глубоко в песок.
Диона, борясь с искушением окунуться в воду, облокотилась о борт. Навес защищал ее от солнца. Геба обмахивала свою госпожу веером, сбрызнутым водой из озера. Все были полуодеты, если не сказать — почти раздеты. Газовая туника Дионы с вырезом на египетский манер, оставлявшим открытыми руки и грудь, просвечивала насквозь.
— Римляне были бы шокированы нашим видом, — лениво произнесла она.
Клеопатра вяло повернула голову — тягучим движением, словно кошка, спавшая у ног Дионы. Как и ее жрица, она предпочла одеться по-египетски. Нагота не возбуждала чувственности летом в этой стране.
— Их все шокирует, — усмехнулась она. — Будь они сейчас с нами, то уж точно вырядились бы в доспехи и тоги.
Диона промолчала, наблюдая за Тимолеоном — он сражался с детьми царицы в морском бою. Другие, молодые и постарше, окружили их плотным кольцом, и вскоре места для зрителей уже не осталось.
Неожиданно для самой себя она сказала:
— И все же мне их не хватает — несмотря ни на что.
— Их? Или его?
— Всех, — ответила Диона, с несокрушимым самообладанием, освоенным за долгие годы практики.
— Антоний снова в Азии, — обронила Клеопатра.
Новость не была такой неожиданной, как могло показаться. Диона уже давно гадала, упомянет ли об этом. Клеопатра. Ни для кого не составляло секрета, что вскоре после свадьбы триумвир покинул Рим и отправился в Афины, где поселился с новой римской женой. Оттуда он руководил казавшейся бесконечной войной с Парфией и правил Азией — сам, без Клеопатры. Все знали и о том, что Октавия родила ему дочь. Когда новость достигла Египта, Диона мгновенно решила: нужно постараться отвратить царицу от новых попыток обратиться за помощью к магии или от обыкновенного убийства. Но Клеопатра приняла известие с ледяным спокойствием, свойственным ей с того дня, когда Диона помешала призвать для расправы низших богов.
— Дочь для римлян, — сказала она, — не царица и не дитя богов, как у нас, а сплошное разочарование. А я дала ему сына. Пусть вспомнит о нем; дадим ему пораскинуть мозгами. Я могу и подождать.
Диона пораскинула мозгами намного раньше и еще тогда пришла к тому же выводу, что и теперь: Антоний вряд ли примет это во внимание. Разве что поначалу придет в ярость — и только.
— Антоний и раньше бывал в Азии, — заметила она. — Когда он или один из его генералов победил парфян — этого было вполне достаточно, чтобы обеспечить ему триумф в Риме. Однако тогда он тоже не свиделся с тобой, даже не послал хотя бы весточку.
— Но на этот раз, — заявила Клеопатра, — жены с ним нет. Он отослал ее домой. По слухам, Октавия опять беременна, и срок уже приличный; кроме того, у нее куча детей, за которыми нужно присматривать. Конечно, со всей этой возней она подустала, и он тоже — что говорить, им обоим досталось. Но все же… Антоний мог поехать с ней или оставить ее в Афинах и забрать туда детей — если бы хотел.
— Римляне покидают жен, когда им удобно, — сказала Диона. — Они поступают так с тех времен, когда Эней покинул Дидону в Карфагене[39].
Клеопатра покачала головой.