Итак… – Бинабик взмахнул посохом, чтобы отвести в сторону высокую траву, – я рассказал тебе историю с невероятно сложным смыслом, ты согласен? По крайней мере, для нас, кануков, ведь мы предпочитаем оставаться язычниками – по вашим представлениям – и живыми, как говорю я. Ликтор Наббана, однако, объявил Ходерунда мучеником и в начале существования Эркинланда назначил этому месту статус церкви и аббатства ордена Ходерунда.
– А битва была ужасной? – спросил Саймон.
– Риммеры назвали Кнок Полем Костей. Позднее сражение при Ак-Самрате было, наверное, более кровавым, но там имело место предательство. Здесь же армии сошлись лицом к лицу, меч к мечу, и кровь текла по полю, точно ручьи весной.
Солнце, скользившее вниз по небу, светило им в глаза, ветерок приближавшегося вечера разгулялся по-настоящему, трава стелилась по земле, а насекомые, точно крошечные вспышки золотого света, танцевали в воздухе. Кантака примчалась к ним по полю, заглушив шепот зеленых стеблей, цеплявшихся друг за друга. Когда они начали подниматься по длинному склону, она принялась кружить около них, вертела большой головой и возбужденно повизгивала. Саймон прикрыл глаза от солнца, но не увидел за вершиной холма ничего, кроме верхушек деревьев на границе леса. Он повернулся к Бинабику, собираясь спросить его, долго ли им еще идти, но тролль внимательно смотрел на ходу под ноги, сосредоточенно нахмурив брови и не обращая внимания на Саймона и резвившуюся волчицу. Саймон открыл было рот, но Бинабик удивил его, запев высоким голосом жалобную песню:
Когда Саймон взбирался по залитому светом холму, где ветер шелестел травой, слова и странная мелодия показались ему горьким плачем птиц, одиноким зовом, который доносится с высоких, пустынных и безжалостных пределов неба.
– Это песня ситхи. – Взгляд Бинабика показался Саймону странным и смущенным одновременно. – Но я плохо ее пою. Она про место, где первые ситхи погибли от рук Человека, где на землях ситхи люди с оружием в руках пролили их кровь. – Бинабик замолчал и махнул рукой Кантаке, которая носом толкала его ногу.
– Хиник айа! – сказал он ей. – Она чувствует запах людей и готовящейся еды, – пробормотал он, будто извиняясь.
– А что говорится в песне? – спросил Саймон. – Я про слова.
Необычное ощущение осталось, и ему все еще было не по себе, но одновременно говорило о том, насколько велик мир и как мало он видел даже в Хейхолте, где вечно царит суета. Он чувствовал себя таким маленьким, маленьким, маленьким, меньше тролля, который взбирался вверх рядом с ним.
– Я сомневаюсь, Саймон, что слова ситхи подходят для пения на языках людей – невозможно понять, правильно ли ты донес их мысль. А что еще хуже, язык, на котором мы с тобой разговариваем, не мой родной… но я могу попробовать.
Они шли молча некоторое время, Кантаке наконец наскучило ее занятие, или она передумала делиться своей волчьей радостью с неуклюжими людьми и скрылась за вершиной холма.
– Думаю, это самое близкое значение слов, – сказал Бинабик и скорее заговорил нараспев, чем запел:
Бинабик смущенно рассмеялся.
– Вот видишь, в исполнении тролля, неплохо владеющего топором, песнь воздуха обращается в бесформенный камень.
– Нет, – возразил Саймон. – Я не все понял в точности… но песня заставила меня…
– Тогда хорошо, – Бинабик улыбнулся, – но никакие мои слова не сравнятся с песнями ситхи, особенно с этой. Мне говорили, что она одна из самых длинных и печальных. А еще, будто бы ее сочинил сам герцог-король Ийю’анигато в последние часы своей жизни перед тем, как его убил… О! Смотри-ка, мы уже дошли до вершины!
Саймон поднял глаза и увидел, что они действительно почти добрались до конца длинного склона и перед ними открылся Альдхорт и бесконечное море жавшихся друг к другу верхушек деревьев.
«Не думаю, что он замолчал из-за этого, – подумал Саймон. – Мне кажется, он собирался сказать что-то, о чем не хотел говорить…»
– Как ты научился песням ситхи, Бинабик? – спросил он, когда они через несколько шагов оказались на широкой вершине холма, купавшейся в лучах солнца.
– Мы еще поговорим об этом, Саймон, – ответил тролль, оглядываясь по сторонам. – Вон там, смотри! Тропинка спускается к монастырю Святого Ходерунда.