Эйстан без малейшего сочувствия рассмеялся, увидев зеленое лицо Саймона, когда тот пришел к казарме стражи, и обещал ему в ближайшее время показать, что такое
А теперь, когда ветер холодил его влажное тело под промокшей рубашкой, он собрал свое снаряжение и зашагал обратно по склону к главным воротам.
Он неспешно тащился по грязному внутреннему двору, обходя взвод стражников в толстых шерстяных плащах, направлявшихся на смену часовых, и ему вдруг показалось, что весь цвет исчез из Наглимунда. Больные деревья, серые накидки стражников Джошуа, строгие одеяния священников и все предметы, которые попадались ему на глаза, были каменными; даже куда-то спешившие пажи превратились в статуи, которым временно подарили жизнь, но очень скоро они снова станут неподвижными.
Пока Саймон развлекался и даже получил удовольствие от этих странных мыслей, он заметил вспышку цвета в дальнем конце длинного двора, и его великолепие привлекало внимание, словно зов трубы посреди тихого вечера.
Шикарные шелка принадлежали трем молодым женщинам, которые выскочили из-под арки и со смехом побежали через двор. Одна была в красном и золотом, другая в желтом, поле со скирдами сена; а третья – в длинном, блестящем платье серо-голубых оттенков. Через мгновение Саймон узнал в третьей девушке Мириамель.
Он уже направился в сторону удалявшихся девушек и тут только понял, что делает; через мгновение он перешел на бег, но они исчезли в длинной галерее с колоннами, а их голоса долетели до него, как соблазнительный запах к сидящему на цепи мастифу. Тридцать длинных шагов, и он догнал девушек.
– Мириамель! – сказал он и резко остановился, потому что произнес ее имя слишком громко, отчего тут же смутился. – Принцесса? – неуверенно добавил он, когда она обернулась.
Она его узнала, но на ее лице тут же появилось другое чувство, очень похожее, к ужасу Саймона, на жалость.
– Саймон? – спросила она, однако в ее глазах он не заметил сомнений.
Они стояли – их разделяли три или четыре локтя, – но с тем же успехом могла быть пропасть. Мгновение они молчали, каждый ждал, когда заговорит другой и произнесет нечто соответствующее моменту. Наконец, Мириамель что-то коротко и тихо сказала своим спутницам, на чьи лица Саймон не обратил ни малейшего внимания, если не считать того, что они выражали неодобрение; они повернулись и отошли на некоторое расстояние.
– Я… я чувствую себя странно, когда не называю вас Мария… принцесса. – Саймон опустил глаза и посмотрел на грязь, которой были забрызганы его сапоги, на штаны с зелеными следами травы, но вместе стыда вдруг почувствовал странную яростную гордость. Быть может, он неотесанная деревенщина, однако он вел себя честно.
Принцесса быстро оглядела его и лишь в самом конце посмотрела в лицо.
– Я сожалею, Саймон, – сказала она. – Я была вынуждена тебе лгать. – Она беспомощно развела руки в стороны. – Мне очень жаль.
– Нет… нет нужды в сожалениях. Просто… просто… – он искал нужные слова, крепко сжимая в руках ножны, – просто все невероятно странно, так мне кажется.
Теперь уже Саймон окинул
– Вы покрасили волосы в черный цвет? – наконец спросил он.
Она смущенно улыбнулась.
– Да. Я задолго до того, как сбежала из Хейхолта, решила, что сделаю. Я отрезала волосы – они были
Саймон, несмотря на смущение, восхитился хитростью девушки.
– Но зачем вы за
Принцесса продолжала сплетать и расплетать пальцы.