Трон Знания. Книга 2

– Гостям-то мы рады. – Тиваз выплюнул травинку и сдвинул шляпу на затылок. – Да гости до нас не шибко охочи.

– Чего ж так?

Старейшина поддел босой ногой пышные головки одуванчиков. Белые пушинки, подхваченные ветром, взмыли к небу.

– Ужель не знаешь? Отделили наши земли от Грасс-Дэмора, что натянули колючую проволоку.

– От Порубежья.

– Порубежье у тех, кто развалил страну, а у нас Грасс-Дэмор.

– Почему Моган так с вами поступил?

Тиваз преградил Адэру путь, прищурил зелёные глаза:

– А ты погостюй у нас – авось разберёшься. Я вот двадцать лет понять не могу. Может, со стороны виднее?

Адэр оглянулся на коней и побежал к Мебо и Разане, поддевая сапогами головки одуванчиков.

***

Хлыст лежал на примитивном приспособлении для сна, которое и койкой назвать тяжело, и нарами не назовёшь: накрытый двумя досками металлический каркас, сверху тонкий тюфяк с въевшимися пятнами мочи и испражнений. Хлыста не коробила вонь, как не коробил ни запах блевоты, исходивший от плоской подушки, ни смрад помойного ведра в шаге от ложа. Ему не мешал надрывный кашель за стеной – непрекращающийся, до рвоты. Хлыста не злило, что в отверстие под низким потолком даже муха не залетит, не то что ветер: мелкие ячейки решётки были забиты мохнатой белой пылью. Не раздражала лампочка над железной дверью – она горела круглые сутки, и утро начиналось не с рассвета, а со скрипа тележки для развоза баланды. Его не угнетали землисто-серые стены, испещренные надписями: братки, не жалея ногтей, вели счёт времени либо царапали послания тем, кто забрал у них свободу.

Хлыст был знаком с больничными «хоромами», где проводят последние часы изуродованные в каменоломне искупленцы. Ему приходилось выносить оттуда трупы. Но с тех пор как к Хлысту вернулось сознание, камнедробилка ни разу не загрохотала. Что-то гремело, но непривычно глухо, будто шум шёл из-под земли. И в воздухе плавала не каменная пыль, а белый порошок. И странный привкус во рту…

Хлыст перевернулся на живот. Скользнул взглядом по проходу между стеной и койкой. Идти можно только боком: шаг влево до ведра, три шага вправо до двери. На полу кружка; воду покрывала седая как пепел плёнка.

Хлыст уже несколько дней не ел и почти не пил. Он столько раз боролся со смертью, что лютая жажда жизни иссушила его изнутри. Он устал цепляться за жизнь. Сдохнет он сегодня или через неделю, загнётся в муках или уснёт вечным сном в глухой степи, скинут его труп в общую могилу или бросят на съедение шакалам – ему всё равно. В голове было чисто и пусто, тело казалось лёгким, воздушным. Перед правым глазом клубился туман, левый и вовсе не видел.

Шкрябнула задвижка, сизый полумрак коридора всосал дверную плиту. Хлыст не шевельнулся. В лазаретах никого насильно не кормят, излишне шумных и буйных санитары заталкивают в петлю, лекари приходят, чтобы констатировать смерть. Значит, его поведут на работу…

– Встать!

Хлыст упёрся руками в матрас, с трудом поднялся.

Возле койки грохнули о пол резиновые боты.

– Надевай!

Хлыст всунул ноги в ботинки, поджал пальцы.

– На выход!

Хлыст повернулся лицом к хозяину чугунного голоса и вытаращил единственный зрячий глаз. Под лампочкой стоял мощный человек, одетый в странный костюм с обтягивающим голову капюшоном. Рот и нос спрятаны под маской (такие же маски носят надзиратели в каменоломнях). На глазах большие очки с прилегающими к коже резиновыми ободками. Тюремщик, похожий на лупатую жабу, был покрыт слоем белого порошка, и только серёдка стёкол чистая, будто протёртая пальцем.

Пошатываясь, Хлыст вышел в слабо освещённый узкий коридор. С одной стороны – каменная стена, с другой – двери, двери, двери… Кто-то кашляет до рвоты, кто-то дышит, словно в свисток дует.

– Пошёл! – И в спину тычок.

Скользя плечом по шершавой стене, Хлыст двинулся к завешенному белой тряпкой проёму в конце коридора. Чем ближе подходил, тем сильнее вжимался плечом в камень. Это не тряпка, это молочная пелена, сквозь которую едва пробивается свет.

Переступил порог – за спиной хлопнула дверь, – прищурился одним глазом, прижал ладонь к носу. В воздухе парила белая пыль с зелёноватым отливом. Сквозь неё просматривались какие-то сооружения, рельсы, вагонетки. Мелькали тени, в которых угадывались надзиратели и скрюченные братки. Дальше пелена темнела – нет, воздух оставался белым, но там было темно, и оттуда доносился гул, колеблющий под ногами землю.

– Пошёл!

Хлыст брёл, прижимая ладонь к носу и разглядывая зеленовато-молочную кашицу под ботами. Его втолкнули в деревянную клетку, надзиратель опустил до пола решётку, клеть дёрнулась и поползла вверх.

Вцепившись в перекладины, Хлыст запрокинул голову. На лицо оседала водяная пыль, дышать стало легче. Вдруг воздух сделался прозрачным, свет – ярким. Хлыст зажмурил глаз. Клеть вновь дёрнулась и замерла.

Огромный котлован окружали устройства с баками, трубами и шлангами. Из труб в сторону дыры вылетал туман – настолько искрошена была вода. Наверное, поэтому порошок не мог подняться с глубины на поверхность.